Переписка с Н. Ф. фон Мекк (1877 год)
175. Чайковский - Мекк
Вербовка,
25 июля 1878 г.
Пишу к Вам, дорогой и милый друг мой, с легким сердцем, с приятным сознанием более или менее удачно оконченного труда. Сегодня я написал последнюю страницу литургии, и, таким образом, весь долгий и скучный труд переписки окончен. Теперь буду отдыхать и набираться новых сил. Знаете, что мне сейчас пришло в голову? Люди, лихорадочно, спешно работающие, как я, суть, в сущности, величайшие лентяи. Они торопятся поскорее завоевать себе право ничего не делать. Теперь моей тайной слабости к ничегонеделанию будет раздолье. Это тем более кстати, что я расклеился недели полторы тому назад и никак не могу войти в свое нормальное состояние здорового человека. Только что почувствую себя совсем хорошо, как сейчас после этого опять начинаю недомогать. Третьего дня и вчера я чувствовал себя нехорошо. Сегодня как будто возвратилось здоровье, но надолго ли, не знаю.
Сюда приехал на несколько дней Модест. Он очень утомился от своих занятий с своим воспитанником и решился провести несколько времени один. Но утомление от действительно трудных обязанностей воспитания глухонемого мальчика само собой, а привычка и привязанность сами собой. Он скучает о своем Коле и, наверное, долго не усидит без него. Повесть его значительно подвинулась вперед. Я весьма доволен теми главами” которые он написал со времени нашей разлуки. Недостатки его происходят от неопытности. У него несколько страдает форма. Увлекаясь подробностями, он упускает иногда из виду целое и слишком напрягает внимание читателя массой лиц, участвующих в повести. Тем не менее, повесть очень замечательна и не лишена оригинальности. От Анатолия я получил вчера письмо из Москвы, где он провел по делам один день. Он очень грустен вследствие разлуки с нами и предстоящего ему одиночества в Петербурге. Пребывание в деревне было очень полезно для его сильно расстроенных нервов, но оно было слишком недостаточно. Я еще ничего не знаю о времени концертов Рубинштейна. Мне известно только, что они будут в августе и что участвовать в них будут, между прочим, Лавровская, Танеев и Барцевич, который будет играть мой новый вальс. Как я рад буду, если вы будете присутствовать на этих концертах! Попрошу Вас, друг мой, подробно описать мне Ваши от них впечатления.
Какое для меня счастье, Надежда Филаретовна, что я еду в Москву человеком, могущим свободно распорядиться собой. Вы не можете себе представить, до чего в последний мой приезд она показалась мне чуждой, постылой. Не могу скрыть от Вас, что я с крайним отвращением приступлю к исполнению своих консерваторских обязанностей. Разумеется, весьма может случиться, что я скоро свыкнусь и обойдусь, тем более, что меня будет ободрять сознание своей свободы. Да, свобода - неизреченное благо и счастье. С нею везде можно ужиться и примириться со всякими обстоятельствами.
В воскресенье 30 июля я еду в Браилов. Мне кажется, что на этот раз недавность Вашего пребывания там сообщит ему сугубую прелесть. Когда Вы вернетесь в Москву? Мне кажется, что до тех пор, пока Вы не возвратитесь домой, я не разделаюсь с тем чувством отчужденности, которое теперь внушает мне Москва. Только Вы, только сознание близости к Вам может примирить меня с городом, который прежде я так любил и который теперь люблю так мало. С большим нетерпением буду ждать известий от Вас. Часто,, часто смотрю я на браиловский альбом. Благодарю Вас, друг мой, за него от всего сердца. До свиданья, будьте здоровы, покойны, веселы.
Ваш П. Чайковский.