Переписка с Н. Ф. фон Мекк (1877 год)

62. Чайковский - Мекк

Каменка.

21 апреля 1879 г.

8 часов утра.

Я хотел в моем последнем письме сказать Вам, друг мой, о тревоге, которую иногда внушает мне состояние здоровья моей сестры. Я нашел ее в этот приезд в каком-то возбужденно-нервном состоянии, вследствие которого она совершенно потеряла сон. Кроме того, по временам у нее возвращаются боли печени, которая давно у нес не в порядке. Хотя она большею частью на ногах, но видно, что она перемогается и что в сущности очень утомлена и слаба. Утомление ее очень попятно. Это одна из тех женщин, которые ни одной минуты дня не могут провести без дела и без забот, а забот у нее очень много. Она так приучила всех домашних, что ни одного гвоздя нельзя вколотить без ее вмешательства. Дети часто бывают нездоровы, и тут опять-таки ее вмешательство необходимо ежеминутно. В нынешнюю зиму она провела два месяца в Петербурге и, чтобы веселить своих двух старших дочерей, предавалась иногда через силу вихрю светской жизни. После того все дети без исключения переболели корью, и это продолжалось долго. Все это чрезвычайно утомило ее. Мы все очень бы желали, чтобы она предприняла серьезное леченье и даже чтобы съездила в Карлсбад пить воды. Но как ей уехать? Двухмесячное ее отсутствие зимой отозвалось разной неурядицей в ведении младших детей. Если б она и решилась уехать, то не была бы спокойна и постоянно терзалась бы заботами об оставленных детях. Между тем, всем нам до очевидности ясно, что ей нужно лечиться и, главное, отдыхать. Теперь случилось обстоятельство, которое, быть может, повлияет на ее решимость. Она искала уже несколько времени французскую гувернантку. Четыре дня тому назад ей написали из Киева, что гувернантка нашлась. Сестра тотчас же собралась, и, как мы ни уговаривали ее поручить это дело другому, она поехала в Киев одна. На другой день, т. е. третьего дня, пришла от нее депеша. Она сообщает, что заболела и что не может возвратиться одна и поэтому просит мужа поехать за ней. Он уехал в тот же вечер. Мы провели вчерашний день в жестокой тревоге. Особенно тосковала и терзалась старшая племянница Таня, питающая к матери страстное обожание. Тщетно поджидали мы вчера целый день телеграмму от Льва Вас[ильевича], который обещался дать нам знать о состоянии здоровья сестры. Наконец сегодня утром телеграмма явилась. Ей лучше, но ранее сегодняшнего вечера они выехать из Киева не могут. Ожидаем их с величайшим нетерпением, а покамест Таня, Модест и я решились во что бы то ни стало уговорить сестру поехать в Карлсбад. Пусть возьмет одну из дочерей, пусть отдохнет. Нужно непременно добиться этого. Главное затруднение в том, как устроить, чтобы во время лечения она была покойна и не мучилась мыслью об оставленных детях. Решительно еще не знаю, что мы придумаем, но только несомненно то, что если она младших возьмет с собой, то пользы от лечения не будет никакой!

2 часа.

Получил Ваше дорогое письмо. Позвольте немножко попенять Вам, милый друг, за длинноту письма. Длиннота эта, конечно, для меня большое наслаждение, но мне бы так хотелось, чтобы Вы отдохнули и чтобы из-за меня Вы не утомляли себя! Очень боюсь, чтобы письмо ко мне не вызвало хоть на единую минуту возобновления Ваших головных болей! Но вместе с тем не скрою, что для меня величайшая отрада читать Ваши строки и принимать ласки Ваши! Если моя дружба, моя безграничная любовь и преданность к Вам могут хоть сколько-нибудь утешать Вас в горестные минуты, то я глубоко счастлив. Мне очень горько бывает, когда я читаю в письмах Ваших сообщения об испытанных Вами тяжелых минутах и при этом сознаю свое полное бессилие уберечь и оградить Вас от повторения их! Да! Вы правы. Как ни велики радости, доставляемые детьми, но они не могут вознаградить за все заботы, горести и мучения, причиняемые семейством! И здесь, в Каменке, это для меня более понятно, чем где-либо. Я вижу на сестре, что значит быть главою семейства. Кроме того, я имею здесь, на глазах, одну из самых светлых личностей, встреченных мной в жизни: мать моего зятя, и мне хорошо известно, чего натерпелась эта старушка вследствие семейных забот!

Не буду Вам сегодня отвечать на вопросы Ваши касательно хозяйства. Я мог бы и помимо Льва Васильевича] собрать нужные Вам сведения, но предпочитаю дождаться его. Завтра он вернется.

Мой Алексей немножко забросил свой французский язык, но теперь начал опять заниматься аккуратно. Кроме того, я посылаю его в здешнюю школу к учителю, с которым он занимается русским языком. Ему предстоит в будущем году отбытие рекрутской повинности, и я хочу, чтобы он выдержал экзамен, дающий права на сокращенный срок службы. Он с величайшим удовольствием вспоминает заграничную жизнь и особенно Флоренцию и Париж. Нужно отдать ему ту справедливость, что избалованность, сопряженная с заграничною обстановкой его жизни, не портит его. Он отлично исполняет здесь обязанности слуги, и сестра с зятем очень довольны помощью, оказываемою им здешней прислуге. Вообще это очень милый человек, и мне будет очень тяжело, если он не вынет счастливого жребия и попадет в военную службу. Не без страха помышляю о приближении этого времени. Его призовут в ноябре 1880 года.

Pegli, где находится Лидия Карловна, мне очень памятно.

Это первая станция на пути из Генуи в Ниццу. Я знаю, что там очень приятно жить и что весьма достойна осмотра Villa Pаllavicini, но мне не случалось никогда там останавливаться. Самую Геную я посещал несколько раз и очень люблю ее. Особенно приятное воспоминание оставила во мне церковь, названия которой не припомню, но с колокольни которой открывается несравненный вид на город и окрестности.

Здесь весна делает с каждым часом исполинские успехи. Сирени начинают распускаться, и ландыши (!!!) уже появляются. У меня на столе стоит букет, среди которого красуются два моих любимых цветочка, сорванных однако ж еще не в лесу, а в саду. Вчера они попали ко мне еще в виде бутонов, а сегодня в воде распустились! Вообще теперь наступило самое чудное время года: ландыши, сирени, соловьи и в довершение всего этого чудная погода и лунные ночи! С нетерпением, с невыразимо сладким стеснением сердца помышляю о предстоящей поездке в мой чудный, милый Браипов.

Сегодня надеюсь кончить переложение на фортепиано последней части сюиты. Мне кажется, что если не все, то некоторые части этой вещи Вам понравятся, милый друг мой, и эта мысль услаждает меня во время работы. Между прочим, скажу, что переложение с оркестра на фортепиано есть одна из самых трудных, утомительных и скучных работ. Как я рад, что она близится к концу. Будьте здоровы, друг мой, будьте покойны и насколько возможно счастливы. Весна обязывает быть счастливым.

Безгранично любящий Вас

П. Чайковский.

Потрудитесь передать Юлье Карловне мое почтение, Милочке поцелуй, и Пахульскому поклон.

дальше >>