Переписка с Н. Ф. фон Мекк
88. Чайковский - Мекк
Низы,
3 июля [1879 г.)
Прежде всего, мой милый, добрый друг, позвольте поблагодарить Вас за телеграмму Вашу, полученную мной на другой день после именин моих, а также за чудное письмо Ваше, полученное вчера. Потрудитесь поблагодарить от меня и Пахульского за его телеграмму.
Сегодня я получил телеграфическое известие от брата Анатолия. Он будет здесь в три часа, а завтра мы едем с ним к Модесту. Мне очень хочется повидаться с Модестом, но я не без страха думаю о путешествии (придется девяносто верст ехать на лошадях) и не без укоров совести помышляю о моей бедной опере, покоящейся в Каменке в ожидании меня. Вообще все последние дни я провел невесело; меня обуяло нестерпимое желание поскорей вернуться домой, в Каменку, и дошло до того, что нервы мои сильно расшатались. К счастью, сегодня увижусь с братом Анатолием, что меня несказанно радует, и завтра же можно будет отправиться в дальнейший путь. Отвечу на Ваши вопросы.
1) У Кондратьева есть дочь четырнадцатилетняя, очень миленькая девочка.
2) Г. Васильева, статью которого я читал, я не знаю, и о его социальном положении мне ничего не известно.
3) Вы спрашиваете, хочется ли мне зимой побывать за границей? Очень хочется, и я об этом часто мечтаю Но увы! могу ли я теперь загадывать о том, что буду делать зимой, когда осенью мне предстоит дело с известной особой? Я почти убежден, что путного из этого ничего не выйдет, но все же осенью мне нужно будет (как это было решено между Анатолием и поверенным известной особы) отправиться в Москву и начать дело. Если я увижу, что на этот раз можно будет ожидать решительного исхода, то, вероятно, придется долго прожить в Москве. Если же окажется, что начинается новое толчение воды, то тотчас же уеду за границу или в Каменку. Во всяком случае, я покамест не свободен и не могу располагать будущим. Вообще я стараюсь теперь не думать в деле с известной особой, так как оно во всяком случае для меня очень тягостно. Если оно ничем не кончится, то жаль будет, что мое окончательное освобождение опять отдалилось или стало совеем невозможным. Если же оно будет серьезно, то все-таки я буду страдать нравственно по многим причинам, из коих главная та, что нужно будет злоупотреблять Вашей бесконечной добротой и щедростью.
Мне бы очень хотелось помочь Вам разрешить Ваши сомнения относительно Пахульского. G одной стороны, я, подобно Вам, не придаю большого значения получению или неполучению диплома из консерватории, с другой стороны, я боюсь, чтоб когда-нибудь он не раскаялся, что не прошел полного курса и не приобрел известных прав, сопряженных с дипломом. Нельзя ли разрешить вопрос так? Пахульский сделался для Вас человеком нужным, и Вы можете посредством частных уроков за границей и в Москве заменить посещение им консерваторских классов. Затем через два или три года он может держать экзамен на диплом в той же консерватории. Таким способом от него не уйдет конечная цель консерваторского учения, а Вы будете иметь возможность без всякого беспокойства пользоваться его услугами во время Ваших заграничных поездок. Вообще мне хочется, чтоб Вы побывали осенью за границей. Я чувствую, что если Вы этого не сделаете, то будете немножко томиться от бесконечного зимнего сидения в Москве. Вам нужно набраться приятных впечатлений где-нибудь на юге Европы.
Наш здешний больной (я называю его нашим, потому что он пациент сестры) очень слаб, но, по-видимому, дело идет к облегчению. Он еще далек от выздоровления, но не чувствует большой тягости, как прежде, и расположение духа менее угнетенное.
Письмо это Вы получите уже по возвращении из Одессы. Надеюсь, что поездка Ваша доставила Вам удовольствие и развлечение.
Юлье Сергеевне нижайшее почтенье, Пахульскому дружеский поклон и Милочке поцелуй.
Будьте здоровы, милый друг.
Ваш П. Ч.