Переписка с Н. Ф. фон Мекк

255. Мекк - Чайковскому

Вена,

10 января 1885 г.

Дорогой мой, несравненный друг! От души благодарю Вас за то, что Вы откровенно высказываете мне Ваше мнение по предмету, касающемуся людей, близких нам обоим, и надеюсь, милый друг мой, что Вы и всегда будете так же откровенны. В настоящем случае открытие, которое Вы сделали, дорогой мой, для меня давно уже не новость: с первого приезда молодых ко мне в Cannes я уже заметила это, а летом, когда они жили у меня в Плещееве, для меня окончательно подтвердилось, что мой К[оля] совершенно под влиянием А[нны] и ее родителей. Я желала этого влияния и много раз выражала это К[оле], когда он сделался женихом, и вот почему. Я видела, что у К[оли] нет сильного характера и что он способен поддаваться влияниям, я очень боялась тех добрых людей, которые уже испортили жизнь моему бедному Володе, и потому я искала для К[оли] хорошую жену и из хорошего семейства, для того чтобы оградить его от дурных влияний, а напротив, поставить под благотворное влияние людей, которые естественно и логично должны заботиться о всём хорошем для него. Следовательно, то, что К[оля] совершенно под влиянием своей жены и ее родителей, меня не должно огорчать, но мне желательно при этом, чтобы влияния эти были направлены на то, что благородно и полезно для К[оли] как в материальном, так и нравственном отношении. Чтобы не отделяли К[олю] от его родных, не вооружали бы его против старшего брата, которому он много, много обязан, не подрывали бы моего авторитета и доверия К[оли] ко мне, что было бы очень дурно, потому что мой сын всем обязан мне: своею нравственностью, своим образованием, своим состоянием, своим положением. Кроме меня никогда никто не заботился о моих детях и никто ничего для них не делал, за исключением их брата Володи, который один помог мне выпутаться из бедственного положения, в котором я очутилась после смерти мужа и которому они обязаны своим настоящим благосостоянием, а Коля еще больше, чем другие, потому что кто же хлопотал за его кандидатуру в Рязан[ском] правлении и кто устроил это ему, как не Володя. Если кто-нибудь скажет, что ведь это моими акциями, то, конечно, - потому что у Володи своих нет, - но ведь вынуть акции из сундука нетрудно, а хлопотать, устроить всё дело и достигнуть цели - вот это потруднее. Кстати, при этом, дорогой мой, если Вам будет кто-нибудь говорить дурно про моего Володю, не верьте этому, так могут говорить только люди бессердечные. Володя - несчастный человек, но это золотое сердце и благороднейшая душа, он вредит только себе, но этот человек, как выражаются об нем простолюдины, “мухи не обидит”, а Вы знаете, что эти люди есть тонкие сердцеведы. Насчет его жены я также хочу, чтобы Вы имели правильное мнение, потому что она, бедненькая, также подвергается большим порицаниям, клевете и злобе людской, между тем как это - премилое, пресимпатичное существо. Эта женщина не получила никакого воспитания, кроме светского, о нравственном не было и помину в доме, где она выросла. Мать - недалекая, пустая женщина, которая проживала сотни тысяч в год, сама не зная, куда они шли, вечно полный дом гостей, балы, наряды, и больше ничего; о детях заботы никакой, хотя для них брали француженок и англичанок и наряжали их, как кукол, но ведь это стоит только денег, а доходы у них были большие, при отце - от полутораста до двухсот тысяч в год; теперь она и состояние расстроила совершенно, хотя всё-таки и знать этого не хочет. И вот, выросши в такой среде и в таких привычках, моя бедная Лиза могла быть очень дурною женщиною, но ничего не бывало - у нее столько добрых, хороших инстинктов в ее собственной натуре, что она никогда не будет дурною женщиною. Это также страдалица в жизни, потому что в ней происходит постоянная борьба домашних привычек с ее благородными инстинктами. В результате это такое милое существо, на которое я, например, не могу сердиться; если мне бывает что-нибудь неприятно в их образе жизни, а это бывает часто, то это только пока я ее не вижу, а как только увижу, то ее милая деликатность, нежность, покорность совершенно обескураживают меня, и я только люблю ее, и мне только жаль это бедное молодое существо, которому живется так тяжело. Но этого ведь никто не поймет, что им живется тяжело, всякий Вам скажет: “Помилуйте, они живут очень весело, что им делается”. А никто и не подумает и не сумеет поверить, какую борьбу, какие внутренние терзания выносят эти двое людей за свою так называемую веселую жизнь, а между тем, у этой бедненькой женщины нервы расстроены до того, что если к ней подойти с громким словом, так у нее судороги в лице делаются. Но ведь разве люди углубляются во что-нибудь, им нравится чесать языки на чей-нибудь счет, ну, и не отказывай себе в этом удовольствии, хотя бы другим ты этим вливал смертельный яд в душу, - не беда, и это позабавит; о, люди, люди, исчадие крокодилов!

Но я опять вернусь к Лизе. Кроме всех ее достоинств, я еще лично чрезвычайно ей благодарна за то, что она не только не отвлекает Володю от его родных, но она сама прильнула к его родным, она всячески поддерживает Володину привязанность и доверие ко мне, и я имею в Володе самого доброго и покорного из всех моих детей, а Вы согласитесь сами, дорогой мой, что добрый сын не может быть дурным человеком. А к тому же еще, Вы бы посмотрели, милый друг, что за ребенок их Воличка! Я, проживши больше полстолетия на свете, никогда не встречала такого ребенка: что за чувствительность, что за доброта, какая деликатность и какая развитость необыкновенная! Он любит до страсти свою мать, и Вы бы посмотрели, до каких поэтических форм доходит эта привязанность, как он хранит каждую вещь, которая идет от. нее. К нему нечаянно попадает носовой платок его мамы, как он обрадовался, как целовал его, с какою нежностью и как поэтично он обращается с ласковыми словами к ее портрету; это чудный, удивительный ребенок! И в то же время он совершенное дитя, у него нет никаких тенденций взрослых людей. Если бы Вы увидели этого ребенка, дорогой мой, Вы бы поняли, что у такого существа не могут быть дурные родители. У этого ребенка я нахожу один только порок и то не его личный, а привитый воспитанием - эти привычка к роскоши. Он не выносит белья не самого тонкого, он не может одевать других чулок, как шелковые чистота для него требуется самая щепетильная, так что даже в вагоне ему меняется белье каждый день, и вид неопрятности возбуждает в нем крайнее отвращение.

Но однако, простите, дорогой мой, я так увлеклась своими любимыми предметами, что и не подумала, что Вам-то ведь это всё мало интересно. Будьте здоровы, мой дорогой, и не забывайте всею душою горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

Простите, что письмо написано так неопрятно, но у меня очень дурное перо, к тому же я устала. На днях приехала моя Соня, слава богу, здоровая и веселая, только похудевшая.

дальше >>