Переписка с Н. Ф. фон Мекк
398. Чайковский - Мекк
С. Майданово,
1887 г. сентября 21 - 25. Майданово.
21 сентября 1887 г.
Милый, дорогой друг мой!
Телеграмму Вашу я получил третьего дня. Очень хотелось тотчас же выразить Вам благодарность мою депешей, но здесь иностранных депеш не принимают. Поэтому я буду уже Вам телеграфировать из Москвы, когда дело окончательно решится в том или другом смысле. Бесконечно благодарен Вам за готовность помочь мне в моем деле. Я, впрочем, и не сомневался в Вашей поддержке, но тяготился и до сих пор тягощусь мыслью о том, что злоупотребляю Вашей добротой. Завтра я еду в Москву и, согласно Вашему желанию, остановлюсь у Вас, о чем я уже известил телеграммой Ивана Васильева.
Мне хочется, милый друг, рассказать Вам, каким образом у меня явилась мысль сделаться здешним землевладельцем. Уже очень давно я постоянно помышлял о том, чтобы обзавестись на старость лет клочком земли и домом. Но до сих пор, особенно при моек крайней непрактичности, мысль эта представлялась мне недостижимой. Между тем прошлою весной случилось следующее обстоятельство. Некто В. М. Соболевский (редактор газеты “Русские ведомости”) очень удачно и выгодно купил у владелицы Майданова, г-жи Новиковой, четыреста десятин леса, в мае начал строить на очаровательном местечке дом, и когда я приехал из-за границы, то очень близко от себя увидел прелестный домик, уже вполне готовый и обитаемый. Вид этого домика, около реки, около леса, с чудесным видом на даль, возбудил во мне жгучее чувство зависти. В самом деле, вес то, что с такой быстротой и ловкостью сделал Соболевский (во всяком случае не обладающий большими средствами, чем я), было полнейшим воплощением моих самых идеальных мечтаний. Меня невыносимо раздражало то чувство зависти или, лучше сказать, ревности, о котором я упомянул выше. Почему то, что сделал Соболевский, не сделал я? Почему мне недоступно то счастье, которое выпало ему на долю? Почему я так ребячески непрактичен, что, будучи нисколько не беднее Соболевского, не могу, подобно ему, устроить себе желанный приют? И без того мрачное, настроение моего духа сделалось еще мрачнее, и я целые дни только о том и думал, как бы и мне сделаться обладателем участка земли и дома. В это время явилась ко мне г-жа Новикова и предложила купить участок леса, тоже около реки и тоже с местечком, удобным для постройки дома. Мы осмотрели этот участок, и я немедленно увлекся до самозабвения желанием купить его. Цену Новикова назначила двенадцать тысяч. Прежде всего, я написал брату Анатолию, прося его устроить, чтобы жена его могла мне дать из своего стотысячного капитала шесть тысяч взаймы, а затем написал Вам. Будучи совершенно несведущ по части цен на землю и всей процедуры покупки, измерения, наконец постройки дома, я попросил Юргенсона приехать ко мне и поговорить о деле. Юргенсон побывал у меня, осмотрел землю, переговорил с Новиковой и постарался охладить мое увлечение, доказывая, что цена слишком велика, что за Подобную цену можно найти лучше и т. д. Я, однако ж, стоял на том, что я к Клину привык и что мне хочется основаться именно здесь. Через несколько дней Юргенсон прислал ко мне специалиста по делу о покупках и продажах земель, некоего г. Соколова, которому он предложил взять на себя ведение дела. Соколов тоже доказывал мне, что цена слишком дорога, и просил меня дать ему полномочие вести вес дело так, чтобы я не вмешивался вовсе, и обещаясь устроить всё как можно для меня выгоднее. Не буду Вас утомлять подробностями о бесконечных переговорах и спорах между Юргенсоном и Соколовым с одной стороны, и г-жей Новиковой с другой. Я дал Юргенсону полную доверенность распоряжаться моими интересами, а он, с своей стороны, дал передоверие Соколову. Новикова поехала в Москву, дело шло там, а я ожидал здесь решения. Третьего дня вечером Юргенсон телеграфировал мне, что Новикова уступила три тысячи из двенадцати и что дело покончено. Я был очень обрадован, тем более, что в тот же вечер получил и Ваше согласие помочь мне. Но вчера Юргенсон телеграфировал мне, что встретились новые препятствия. Всё именно Новиковой заложено у некоей г-жи Голиковой. Эта госпожа требует огромной суммы наличными деньгами за то, чтобы разрешить продажу части имения. А так как расчет мой был в том, что долг будет переведен на меня и из двенадцати тысяч, имеющихся в моем распоряжении, я буду иметь возможность уделить значительную часть на постройку дома, то препятствие это оказалось очень серьезно. К тому же, архитектор (Альбрехт, сын консерваторского инспектора) привез мне вчера план дома. Оказалось, что постройка дома, достаточно просторного для меня, будет стоит бесконечно дороже, чем я предполагал. Затем в пылу увлечения я совершенно забыл, что нужно, покупая землю и строя дом, всё-таки не только жить, но и ездить этой зимой по Европе (я ниже объясню Вам мои планы), что, следовательно, я могу страшно запутаться в своих денежных делах и вместо удовольствия найти во всём этом деле лишь источник всяческих затруднений и беспокойств.
Всё это теперь только я, как следует, сообразил, и в настоящее время положение дел такое. Для того, чтобы исполнить мое намерение и впоследствии не раскаяться в нем, нужна громадная сумма денег. Если б я и мог ее достать, то лишь ценою или страшных материальных затруднений или же нравственных терзаний. Таким образом, я перестал относиться к этому делу по-детски, с каким-то ребяческим увлечением. Завтра еду в Москву. Переговорю с Юргенсоном, с Соколовым, узнаю, возможно ли уговорить г-жу Голикову уступить в ее требованиях, узнаю, какой суммой денег могу распоряжаться, никого не отягощая и не наживая самому себе будущих затруднений, узнаю в точности, что может стоить постройка и устройство дома, и затем, основательно всё сообразивши и обдумавши, приму решение, о котором и извещу Вас, дорогая моя, телеграммой.
Планы мои насчет зимы такие. “Чародейка” пойдет в Петербурге в конце октября. Вскоре после того я должен ехать в Тифлис, где дал слово присутствовать на первом представлении той же оперы. В январе я приглашен дирижировать двумя концертами из моих сочинений в Вене и Гамбурге. Февраль и март я предполагал провести в Париже, где мой издатель Маккар собирается устраивать концерты с моим дирижерством. Лишь весной я вернусь домой.
25 сентября.
Был в Москве, останавливался в Вашем доме и спешу поблагодарить за оказанное гостеприимство.
После долгих бесед с моими поверенными и спокойного обсуждения дела, я решил не покупать у г-жи Новиковой земли и не строить дома. Я ясно увидел, что это повлекло бы меня к громадным финансовым затруднениям. Теперь у меня является новая надежда. Продается прелестное имение на берегу Москвы-реки, с парком, лесом и т. д. Принадлежит оно богачу Хлудову. Если Юргенсону удастся уговорить его продать мне это имение в рассрочку, то, быть может, мое желание быть собственником осуществится. Вчера я получил, уже тотчас по приезде, депешу от Юргенсона, что Хлудов соглашается на рассрочку, но всё-таки очень для меня отяготительную. Но надежда еще не потеряна. На случай, что это дело состоится, я и решился воспользоваться Вашим позволением попросить у Вас бюджетную сумму вперед и телеграфировал Вам о том. Умоляю Вас не сердиться за то, что я утомляю и беспокою Вас своими делами. Даю Вам слово, что, если дело с Хлудовым не состоится, я перестаю хлопотать и мечтать о приобретении земли.
Ваше нездоровье больно огорчает меня; мне очень совестно, что я беспокоил и утруждал Вас.
21 сентября бедный мой друг Н. Д. Кондратьев скончался. Двадцать пятого начнутся в Петербурге репетиции. Будьте здоровы, дорогой друг, и простите меня, ради бога.
Ваш П. Чайковский.
Мне ужасно как-то стыдно и совестно перед Вами. И без того Вам тяжела, a я еще пристаю, с моими просьбами.