Биография Чайковского. Труд, познание, скромность
Изучая сочинения композиторов прошлых веков и своих современников, слушая их на концертах, в театрах, проигрывая на фортепиано, Чайковский постоянно размышлял о путях развития музыки, о национальной самобытности, о проблемах творческого процесса, мастерства; в письмах, дневниковых записях, в музыкально-критических статьях высказывал волнующие мысли.
Кумиром его был Моцарт, являвшийся, по глубокому убеждению композитора, высшей, кульминационной точкой, «до которой красота досягала в сфере музыки». Идеалом для себя почитал Петр Ильич полифоническое мастерство великого мастера, обладавшего «способностью из ничтожного материала строить колоссальные здания», его умение «при самом широком симфоническом развитии тем и неисчерпаемом богатстве чередующихся эффектов контраста» довольствоваться «скромным, умеренным по составу оркестром».
Чайковский восхищался Бетховеном, который также мог «из простой, но чреватой бесчисленными гармонико-ритмическими комбинациями основной мысли возвести громадное музыкальное здание, поражающее и красивостью общего вида, и законченностью деталей, несмотря на разнообразие и контрасты в отдельных частях, проникнутое единством основного мотива». Классическими считал он равновесие и законченность формы в произведениях великого немецкого композитора, сравнивая его с великим итальянским скульптором и художником: «Этот гениальный музыкант, любивший высказываться широко, величественно, сильно и даже резко, имел много общего с Микеланджело».
Чайковский ценил в творчестве Моцарта и Бетховена равномерное сочетание изобретательности мелодической, ритмической и гармонической, всестороннее развитие музыкальной темы. Особенно же он ценил умение достигнуть всестороннего «технического совершенства, которое проявляется в соответствии глубины содержания с красотой формы», умение «извлекать из оркестра те контрастирующие эффекты света и тени, те чередования отдельных групп и массы, в обдуманном смешении которых и заключается искусство инструментовки».
Преклоняясь перед лучшим, что было создано в русской музыке, особенно восторженно относился Чайковский к сочинениям Глинки: к опере «Иван Сусанин» — «с ее идеально изящной, необыкновенно тонкой и поэтической инструментовкой», «архигениальным, стоящим наряду с высочайшими произведениями творческого духа великих гениев, „Славься"», к музыкальным ценностям оперы «Руслан и Людмила». А его гениальную симфоническую фантазию «Камаринская» считал началом всей русской композиторской школы: «Вся она в Камаринской, подобно тому, как весь дуб в желуде! И долго из этого богатого источника будут черпать русские авторы, ибо нужно много времени и много сил, чтобы исчерпать все его богатство».
Но более всего Чайковский обращал внимание на доступность музыки, ее демократизм и, оценивая то или иное произведение, прежде всего задумывался над его дальнейшей судьбой: проникнет ли оно в массы, сделается ли «общим достоянием публики»? Искусство, по его мнению, должно не только занимать и заинтересовывать, но и трогать «истинным, неподдельным чувством вдохновения».
«...Будучи бесповоротно убежден в том, что музыкант, если он хочет дорасти до той высоты, на которую по размерам дарования может рассчитывать», должен воспитать в себе профессионала, он с самого начала творческой жизни поставил перед собой задачу — неустанно трудиться. В вечном стремлении к совершенствованию видел он «стимул к деятельности»: «Кто знает? Не потеряю ли я энергии к работе, когда, наконец, останусь безусловно доволен собой». Нет, такое время не пришло. (Черновые рукописи даже поздних сочинений композитора — свидетельство неустанной работы над совершенствованием произведений как только что созданных, так и уже изданных и неоднократно исполненных, свидетельство его неутомимого труда.)