Биография Чайковского. «Неслыханный подвиг»
Слышен шум. Приехала Графиня. Ее ведут горничные, приживалки, приветствуя раболепским хором «Благодетельница наша...» Оставшись одна, Графиня предается воспоминаниям о своей молодости и поет песенку на мелодию из оперы Гретри «Ричард Львиное Сердце», звучащую в эту страшную, напряженную минуту, «как жуткий голос с того света» (Б. В. Асафьев). Песенка звучит все тише. Графиня засыпает, но вскоре, разбуженная Германом, просыпается и цепенеет от ужаса, который не покидает ее уже до самого конца. Смертельный испуг старухи передает звучание оркестра, а в то же время охваченный безумной страстью Герман умоляет Графиню открыть свою тайну: пламенно, нервно-возбужденно звучит его речитатив и ариозо-заклинание «Если б когда-нибудь знали вы чувство любви». И в оркестре, и в вокальной партии широко разрабатывается тема тайны Графини и тема «Три карты!» Графиня молчит. Герман от мольбы переходит к угрозе: старуха умирает. Герман в отчаянии — тайна ушла вместе с ней. И снова звучит в оркестре лейттема четвертой картины, но теперь ее экспрессия напряжена до предела. Герман продолжает думать только о трех картах. Входит Лиза и содрогается от мысли, что не она, а тайна счастливых карт нужна была ее любимому. Разработкой в оркестре лейттемы четвертой картины и темы тайны Графини, выражающими смятение и отчаяние, заканчивается эта сцена.
В пятой картине (сцена в казарме) Чайковский продолжает развитие безумия Германа, душевно измученного борьбой с совестью и ужасом всего совершенного им. И внешне изобразительные эпизоды: трубные фанфары военного сигнала, порывы и шум ветра разбушевавшейся бури, похоронное пение — все имеет непосредственное отношение к самому Герману, страдающему, измученному. Только в состоянии зловещего кошмара он мог увидеть призрак Графини, появившийся перед ним, чтобы во имя спасения Лизы раскрыть тайну трех карт: «Тройка, семерка, туз».
Шестую картину (сцена у Канавки) композитор посвящает Лизе. К трагическому завершению не только ее судьбы, но и всей жизни привела маниакальная идея Германа разбогатеть. Лиза еще надеется на то, что Герман случайно явился причиной смерти Графини и любит ее, и назначает ему свидание. Как горестная жалоба или протяжная русская песня, звучит ее ариозо «Ах, истомилась я горем». Но Германа все нет. Исступленно взрывается вопль-мелодия: « Так это правда! со злодеем свою судьбу связала я» (интонационно она вырастает из темы «Три карты!»). Наконец Герман приходит. Светло и радостно звучит лирический дуэт: «О да, миновали страданья...» Но счастье длится недолго: Германа снова охватывает безумная идея выиграть. Он уже не узнает Лизы и спешит к карточному столу. Лиза убеждена, что Герман погиб,— для нее это тоже гибель: она бежит к набережной и бросается в реку.
Беззаботным весельем начинается заключительная картина оперы, которая происходит в игорном доме. Хор «Будем петь и веселиться! Будем жизнию играть» сменяет шутливая песенка Томского «Если б милые девицы». И снова — хор игроков: «Как в ненастные дни...» Появляется мрачный Герман. Ставя карты одну за другой, он выигрывает и, упоенный победой, провозглашает тост: «Что наша жизнь? — Игра! Добро и зло — одни мечты!» Смело открывая третью, он, не глядя, называет ее: «Мой туз». «Нет,— слышит он,— ваша дама бита!» В руках у Германа — дама пик, но ему кажется, что это призрак Графини. Герман не в силах перенести потрясения, убивает себя. Когда на миг к нему возвращается сознание, он обращается к Лизе: «Ты прощаешь, да?.. Не клянешь?..» Скорбно и вместе с тем умиротворенно звучит светлая, вдохновенная тема любви в кратком оркестровом заключении оперы.
Начав писать «Пиковую даму» 19 января 1890 года, Петр Ильич уже через 44 дня (3 марта — срок небывалый!) окончил эскизы. Вслед за этим почти за две недели был сделан клавир, а к 8 июня и вся оркестровка. Завершение партитуры проходило уже дома, во Фроловском. И хотя любимое место теперь потеряло для него всякую прелесть: лес вырубили, исчезли все тенистые, живописные уголки и гулять было негде,— расположение духа его было отличное. Грустить было недосуг, потому что в часы, отведенные для работы, он писал партитуру, а в остальное время корректировал клавир оперы, издаваемой Юргенсоном. Когда же в конце июня во Фроловское приехали погостить Юргенсон, Кашкин и А. И. Губерт, он с гордостью проиграл им «от доски до доски всю оперу». «Мне, признаться,— пишет он Анатолию Ильичу,— и самому опера нравится более всех остальных моих, и многие места я совсем не могу как следует играть от переполняющего меня чувства. Дух захватывает, и хочется плакать! Боже мой, неужели я ошибаюсь?»
В августе весь нотный материал «Пиковой дамы» был передан в дирекцию театров. Вместе с ним Петр Ильич привез в Петербург еще одну партитуру — секстет «Воспоминание о Флоренции», который начал сочинять сразу же после окончания оркестровки оперы.