Н. Н. Кондратьева. Воспоминания о П. И. Чайковском
Мы продолжали жить в Петербурге, где я усиленно занималась учением. Когда мне было пятнадцать лет, в моей жизнислучилось выдающееся для меня событие, воспоминание о котором осталось таким же ярким и красочным, как детство в деревне с Петром Ильичом. Мы поехали на год в Италию вместе с Петром Ильичом, Модестом Ильичом и воспитанником последнего Конради4. <...> Поселились мы в Риме, в отеле Костанци, где Петр Ильич всегда останавливался. Наши комнаты были в одном коридоре. Утренний и вечерний чай всегда пили на нашем балконе, завтракали и обедали в ресторане. У нас был свой небольшой столик, украшенный цветами, у окна, выходящего на большую веранду. Было оживленно и весело. За завтраком Петр Ильич заказывал меню сам, а за обедом ели то, что все. После обеда пили кофе в прелестном садике отеля. Туда приходили разные музыканты (в Италии все поют и играют на каком-нибудь инструменте). Петр Ильич обожал прелестные народные песни и щедро оделял исполнителей деньгами.
В эту зиму он написал свое знаменитое «Итальянское каприччио» на эти темы и знакомил нас с этим чудным новым произведением5. Петр Ильич очень много работал: прелестная Италия вдохновляла его! В часы отдыха он брал меня и мадемуазель Жентон на длинные прогулки по окрестностям Рима или же мы посещали две замечательные виллы прежних магнатов (вилла Боргезе и вилла Дориа), наполненных в то время предметами искусства — замечательными картинами, скульптурой, произведениями лучших художников не только Италии, но и всего мира. Петр Ильич все знал до мелочей и объяснял мне подробно все, что мы видели. Часто мы совершали очаровательные прогулки в экипаже или осматривали сокровища древнего Рима. Модест Ильич, который был исключительно образованный человек, показывал мне все памятники старины, объяснял их прежнее значение, происхождение каждой развалины и вселял в меня свою пламенную любовь к Риму.
Мы по утрам отправлялись на эти очаровательные экскурсии: Модест Ильич, его воспитанник Конради, мадемуазель Жентон и я. До завтрака мы бродили всюду и возвращались усталые, но радостные. Я же каждый день пополняла свой запас знаний. За завтраком Петр Ильич подробно расспрашивал о прогулке, заставлял меня рассказывать про все, что я видела, мои впечатления и, обращаясь к моим родителям, говорил: «Как хорошо, что вы приехали в Италию! На Диночку эта поездка окажет самое благотворное влияние и послужит ей лучшим изучением древнего Рима, чем все учебники мира». И действительно, в уме у меня запечатлелись римские впечатления на всю жизнь.
По вечерам мы иногда бывали в опере, и я наслаждалась чудной итальянской музыкой в обществе Петра Ильича. Но его смущало одно обстоятельство: в то время он уже стализвестен. Его увидят в ложе, узнают, и пылкие итальянцы начинают устраивать ему овации: «Вива Чайковский, вива Чайковский!» Петр Ильич, отличавшийся необычайной застенчивостью и феноменальной скромностью, неловко раскланивался и поспешно удирал из театра, к всеобщему огорчению.
Мы прожили в Риме с ноября до апреля. Это были дивные, незабываемые месяцы. В январе мы поехали в Неаполь, побывали на острове Капри, в «Голубом гроте» в Сорренто, в разрушенной землетрясением Помпее. Все уже было в цвету: воздух был наполнен опьяняющим ароматом апельсинных и лимонных деревьев, персиковые и миндальные деревья цвели розовыми благоухающими цветами; розы всюду: и под ногами, и на стенах, и на крышах домов. Синее небо сливалось с синим морем, на улицах раздавались неаполитанские песни и звуки гитар. Вечером всходила луна и серебрила залив, а в темноте выделялся красный огонек Везувия. «Сигара дымится»,— говорили неаполитанцы.
Необычайно яркое, сказочное впечатление получалось от этой волшебной панорамы. Еще замечательное впечатление представляет так называемый «Голубой грот» в скале острова Капри. Мы поехали туда на пароходе. Когда он бросил якорь, его окружили маленькие лодочки с полуголыми неаполитанцами. Они подхватили пассажиров и снесли их на руках в лодки (по два человека на каждую лодку). Надо было лечь навзничь и ждать, чтобы волна подбросила лодочку в узкий проход: это отверстие в грот настолько тесно, что оно совершенно закрывается волной во время прохода лодки. Но когда туда попадаешь, получается впечатление, что вы в волшебном царстве: стены, потолок — все голубое; необыкновенно прозрачная вода, вся серебристая, и на песчаном дне можно различить всякий мельчайший камешек. Вокруг лодок толпились совершенно голые ребятишки, шныряющие все время в воду, чтобы ловить монеты, которые им туда бросали, любуясь зеркальной прозрачностью воды. Этот спорт им приносил значительный доход.