М. Ипполитов-Иванов. Из книги «50 лет русской музыки в моих воспоминаниях»
В [1885 году в] Тифлис переехал на службу брат П. И. Чайковского Анатолий Ильич, который состоял у нас членом дирекции Музыкального общества и с которым я очень подружился. Обоюдными усилиями мы уговорили Петра Ильича приехать в Тифлис, соблазняя красотами Кавказа и прелестью южной природы, что его особенно привлекало, и вот в апреле [1886] года1 он прибыл в Тифлис. Из музыкального мира он был знаком только со мной после нашей случайной встречи у К. Ю. Давидова вскоре после его возвращения из Рима, когда он задумал писать «Мазепу» на либретто, предложенное ему Давидовым. Желая отметить такое исключительное событие в тифлисской музыкальной жизни, как приезд Чайковского, дирекция Музыкального общества решила устроить экстренное симфоническое собрание из его произведений, а в оперном театре возобновить его «Мазепу». И то, и другое пришлось подготовлять мне. В программу симфонического собрания вошли: Струнная серенада, мелкие фортепианные вещи в исполнении Корганова, серенада для скрипки (К. Горский); В. М. Зарудная пела арию из «Чародейки» и романсы; закончили увертюрой «Ромео и Джульетта» 2.
В тот год весна была чудесная, цветов было невероятное количество, в особенности любимых Петром Ильичом ландышей. Театр, где состоялось его чествование, был убран зеленью и цветами, ложа, в которой помещался с семьей дорогой гость, вся утопала в ландышах, их мы выписали из Кутаиса целый вагон. Убранство театра создало какое-то необыкновенно праздничное, приподнятое настроение не только для нас, его друзей, но и для всей публики. Чайковский был как бы гостем всего Тифлиса. Дирекция подготовила адрес и банкет, преподаватели— серебряный венок в виде рамы к портрету Петра Ильича и немало венков от разных учреждений и лиц. 19 апреля [1886] года3 Тифлисский театр представлял необычайное зрелище. Празднично нарядная публика с семи часов стала наполнять театр в каком-то нетерпеливом ожидании. На сцене расположились оркестр, хор, артисты и ряд депутаций — от дирекции Музыкального общества, от преподавателей и учащихся Музыкального училища, от Артистического общества, от музыкального кружка, от музыкальных кружков Кутаиса, Баку и Владикавказа.
Ровно в восемь часов в ложу вошли Петр Ильич, его брат Анатолий Ильич с женою и дочерью. Хор, оркестр и артисты грянули «славу» дорогому гостю, которую мы взяли из первого акта «Мазепы», переделав соответственно слова, вместо «нашему гетману» — «нашему гению слава вовек». Публика встала и шумно приветствовала Петра Ильича, на что он, растроганный, отвечал короткими, нервными поклонами своей седеющей головы. После первого приветствия дирекция прочитала свой адрес, в котором были отмечены заслуги Петра Ильича перед искусством и радость видеть его в Тифлисе. После всех приветствий начался концерт, в течение которого Петр Ильич и артисты были предметом горячих оваций. Все прошло чрезвычайно гладко, и праздник удался на славу, закончившись блестящим банкетом.
25 апреля, в день рождения Петра Ильича, наш праздник продолжался. Оперная группа возобновила «Мазепу», и овации по адресу автора приняли тот бурный характер, какой умеет проявлять только восторженная южная молодежь. В. М. Зарудная — Мария и П. А. Лодий — Андрей привели автора в умиление своим действительно идеальным исполнением, и он благодарил артистов за реабилитацию его оперы, которая так незаслуженно равнодушно была принята публикой столичных театров.
У нас эта опера в первый сезон ее постановки прошла девятнадцать раз при полных сборах, что для Тифлиса является невероятным успехом. Постановка «Мазепы» в Тифлисе послужила началом сближения с Петром Ильичом, перешедшего затем в теплую дружбу. <...>
В ту весну Петр Ильич пробыл недолго в Тифлисе и в конце апреля уже выехал за границу. В этот его приезд я много и долго беседовал с ним на тему о музыкальном образовании у нас и за границей. Вопрос этот во многих отношениях был для меня новым, да и не только для меня, но и для многих опытных педагогов. Педагогикой Петр Ильич никогда не интересовался и ненавидел свои консерваторские занятия, когда был вынужден их вести, но он много бывал за границей, ко многому там присматривался, многое наблюдал, поэтому беседы с ним были для меня настоящим откровением, ввиду принятой мной на себя большой, ответственной задачи4. <...>