Жизнь Чайковского. Часть II (1852 — 1860)
Конечно, не ученость и не строптивость фанатика могли оставить след в душе Петра Ильича. Его пленяло в Богословском, во-первых, его красноречие, сказывавшееся как в уроках, так и, особенно, в проповедях, необыкновенно цветистых, в строгих рамках церковных традиций, но вместе с тем содержательных и сжатых, а во-вторых, удивительное благолепие его служения в церкви. Нельзя себе представить ничего более чинного, истового и величавого, как священнодействия отца Михаила. Петр Ильич особенно любил его чтение Св. Евангелия в Великий четверг и покаянного канона Андрея Критского на первой неделе Великого поста. Та любовь к церковным службам и пению, которая заставляла Петра Ильича до самой кончины, по возможности, не пропускать обедни в праздничные дни, да и интерес к церковной музыке, желание что-нибудь сделать для нее — имели, несомненно, источником впечатление, произведенное на него о. Михаилом Измайловичем Богословским.
Остальной персонал как воспитателей, так и учителей не оставил никакого следа ни в умственном, ни в нравственном развитии Чайковского. Все это были люди, не нарушающие резко ни в хорошую, ни в дурную сторону уровень посредственностей. Одни были построже, другие помягче, одни учили получше, другие похуже, над одними трунили, других боялись, но все относились к своему делу без настоящей любви и призвания, все только более или менее добросовестно отправляли свои обязанности, урок за уроком, день за днем, по предписанной программе. Таким же отношением к делу отвечали и ученики. Все сводилось к тому, чтобы кое-как отделаться от урока и, по возможности, меньше готовясь к нему, получить хороший балл и беспрепятственно идти в субботу в отпуск.
Учебная программа так называемого «младшего курса» Училища была полуклассическая, полуреальная; греческого языка не преподавалось, один латинский, но и то не с общеобразовательною целью, а в виду необходимости понимать этот язык при изучении римского права в специальном курсе. Вместо греческого стояла в программе естественная история и физика.
Петр Ильич был юноша очень любознательный и способный. Многие из научных предметов его интересовали и до, и после Училища, а между тем ни в его собственных воспоминаниях, ни в воспоминаниях о нем других лиц никогда не поминался ни один учитель, ни один предмет гимназического курса как исключительно перед другими любимый или интересовавший его. Сохранились в памяти кое-какие курьезные типы преподавателей, мальчишеские проделки над ними воспитанников и передразнивание некоторых из них, ничего более.
Добросовестный и старательный во всем, за что он принимался, Петр Ильич и как ученик не изменил себе: готовил уроки аккуратно, переходил из класса в класс успешно, без переэкзаменовок, наказывался за дурные баллы редко, но, не внося в свое дело настоящего интереса, а тем менее любви, — достигал участи посредственностей, не выделяясь ни в дурную, ни в хорошую сторону. Все было бы хорошо, если бы не математика. Чтобы судить о том, до какой степени он был в ней туп, можно привести его рассказ, вполне подтверждаемый товарищем его, Шадурским: однажды, в V-м классе они оба были восхищены и обрадованы, когда им в первый раз в жизни удалось, без всякой посторонней помощи и объяснения, решить алгебраическую задачу. Удивление обоих было так велико, что они от восторга начали обнимать друг друга. Всего же оригинальнее, что это памятное и уже никогда не повторявшееся событие послужило началом сближения Чайковского с Шадурским; до этого мало знакомые между собою, они сдружились и были интимными приятелями до окончания курса. Здесь надо обратить внимание и на то, что, ничего не понимая, кроме четырех правил арифметики, оставаясь в алгебраических знаках и геометрических фигурах, как в лесу, Петр Ильич ухитрялся получать на экзаменах математики переводные баллы, т. е., во всяком случае, не ниже 6, соответствующих определению «удовлетворительно». Это показывает чисто формальное отношение учащих к учащимся, а также последних — к познаваемым наукам.