Жизнь Чайковского. Часть II (1852 — 1860)
V
13-го мая 1859 года Петр Ильич кончил курс Училища правоведения по первому разряду тринадцатым с чином титулярного советника и поступил на службу в 1-ое (распорядительное) отделение департамента министерства юстиции.
Это значительное событие в жизни каждого другого для нашего молодого человека значительным не было. В то время, когда для товарищей его в этот день началась новая деятельная жизнь и окончилась подготовительная, для Петра Ильича ничего не началось, ничего не кончилось. Не только настоящая деятельность, но даже школа, долженствовавшая выработать настоящего Чайковского, не виднелась еще в грядущем. В первые годы по выходе из Училища он остается прежним юношей-школьником. Та же необузданная жажда веселья, то же постоянное стремление к удовольствиям во что бы то ни стало, тот же легкомысленный взгляд на серьезные стороны жизни остались ему присущи на свободе, как были и в школе. Разница одна: тошное изучение всяких «прав» заменилось столь же неинтересной и бездушно отправляемой обязанностью чиновника департамента. Здесь, как и в Училище, он, правда, делал невероятные усилия, чтобы добросовестно выполнить свой долг, но здесь, как и там, достиг результата посредственностей, ничем не выделяясь из серой массы обыкновенных тружеников. «Из меня сделали чиновника, да и то плохого, и вот я стараюсь, по возможности, исправиться и заниматься службой посерьезнее», — говорит он в одном из своих писем.
Карьера его несложна. Через полгода его прикомандирования к департаменту он был сделан младшим помощником столоначальника; через три месяца — старшим и далее этого не пошел до причисления его к министерству в 1863 году, т. е. до окончательного разрыва с государственной службой.
Как мало и ничтожно было участие его морального существа в деятельности на этом поприще, явствует уже из того, что очень скоро по оставлении его он хорошенько не мог себе представить, что он там делал, и из воспоминаний о департамента хранил только впечатление двух-трех типических образов сослуживцев. В особенности запомнил он одного из чиновников, еще более мелких чем сам он, в выражении глаз которого чувствовалось что-то особенное. Фамилия его была Волков. Через двадцать пять лет Петру Ильичу суждено было встретиться с прежним сослуживцем и узнать в нем знаменитого пейзажиста, Ефима Ефимовича Волкова. Если прибавить к этому следующий легендарный рассказ, про который можно сказать «se поп е vero, е ben trovato», то летопись служебной карьеры Петра Ильича будет исчерпана. Однажды, относя куда-то только что подписанную директором департамента бумагу, он по дороге разговорился с кем-то и в рассеянности, имея странную привычку отрывать кусочки бумаги и жевать их (афиши в театре всегда у него были наполовину обглоданы), незаметно для себя обрывал уголки священного предписания, отношения или доклада и привел его в такой вид, что бумагу пришлось переписать и вновь нести к директорскому подписанию.
Впоследствии, вспоминая время своего служения в департаменте, Петр Ильич всеща выражал обиду, что к нему там относились несправедливо, что однажды, как мы ниже увидим, «обошли» незаслуженно. Мне представляется, что это обвинение было, в свою очередь, несправедливо. Конечно, он был не только умнее и способнее, но и старательнее многих, но незаметно для него самого, для начальства, бессознательно, в тысяче мелочей, вроде истории с объеденным предписанием, чувствовалось его презрительно-равно-душное отношение к делу, искусственность его служебного рвения. Чиновник легко простит подчиненному плохо составленный доклад, но никогда обгрызанную бумагу, украшенную священною подписью начальства, а таких промахов, выдававших на каждом шагу негодность будущего музыканта для департаментской службы, наверно была масса. Начальники «слагали их в сердце своем» и отплачивали композитору «in spe» безотчетной антипатией, выражавшейся в том, что его «обходили» в назначениях и отличиях.