Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
В последних числах октября отдельные мнения членов комитета получили официальную форму, и Петр Ильич удостоился рескрипта великого князя Константина Николаевича следующего содержания:
«Петр Ильич! Главная дирекция Императорского Русского музыкального общества, выслушав заключение комитета, назначенного для рассмотрения представленных на конкурс сочинений музыки к «Вакуле-Кузнецу», единогласно решила назначить премию в 1500 р. автору сочинения под девизом «Ars longa, vita brevis». По вскрытии конверта с упомянутым девизом оказалось, что удостоенное премии сочинение принадлежит вам. В Бозе почившей покровительнице Русского музыкального общества государыне великой княгине Елене Павловне, по мысли и на средства которой утвержден был конкурс, не суждено было приветствовать вас, бывшего воспитанника основанной ее попечениями Петербургской консерватории, с сим новым успехом. На мне лежит теперь приятная обязанность искренно поздравить вас. Высоко ценя прекрасный талант ваш, я надеюсь, что ободренные лестным отличием, вы с новым рвением будете продолжать служение вашему искусству, которое, наперекор избранному вами девизу, ведет за собой в бессмертие гениальных своих служителей.
Константин.
№ 234. К А. Чайковскому.
11-го декабря.
<...> Деньги разлетелись, как дым. Теперь я стал в виду заграничной поездки до того жаден, что вытянуть из себя на постороннюю цель деньги мне так же трудно, как отрезать палец. Милый Толичка, все это время я просто погибал от разных работ. В том числе я с необыкновенным рвением полемизировал в газетах по поводу Славянского. Здесь есть газета «Современные известия», которая избрала меня мишенью и целые передовые статьи посвящает обругиванию твоего милого братца, который, как ты справедливо замечаешь, позабыл Толиньку и ему не пишет. Но что делать? Если бы ты знал, до чего после писания статей, инструментовки балета, консерваторских классов и т. д. мне трудно найти время, чтобы как следует побеседовать с тобой. Ты уже знаешь, вероятно, что вследствие страшного холода я должен был переехать. Я живу близ Воздвиженки в доме Шлезингера, в Крестовоздвиженском переулке. Плачу 500 рублей и обладаю очень уютными тремя комнатками с передней, кухней и проч. Из выдающихся событий могу тебе сообщить, что очень сошелся с Сен-Сансом, славным, умным французом, могущим оказать мне важные услуги по части распространения моей известности в Париже. 6-го декабря (День именин Н. Рубинштейна.) в консерватории был праздник, т. е. представление «Фрейшютца», бал и ужин. На этом балу я плясал до такого безумия, что на другой день был болен. Вчера дебютировала здесь Арто, которая безобразно потолстела и почти потеряла голос, но талант взял свое, и ее вызывали после четвертого акта («Гугенотов»?) 20 раз. На днях я получил официальное уведомление о принятии моей оперы для постановки в будущем году на Мариин-ской сцене. Я очень рад.
В течение этого месяца в моей личной судьбе совершился переворот, который прошел не без значения для Петра Ильича. Окончательно убедившись, что я никуда не гожусь на государственной службе, я навсеща бросил ее и взял на себя воспитание глухонемого мальчика, Николая Конради, которому в 1875 г. было семь лет. Прежде чем приступить к этому новому делу, необходимо было подготовиться к нему, и с этой целью родители моего будущего воспитанника отправили меня на год за границу, в Лион, где процветал метод звукового обучения глухонемых в частной школе г. Гугентоблера.
Время этой поездки совпало с временем поездки, решенной задолго до этого, вместе с Петром Ильичом, за границу. Так как окончательный ответ, вступлю ли я на поприще педагогической деятельности, с согласия г. Конради, отложен был до моего знакомства со школой глухонемых в Лионе, то условлено было, что я сначала еду с Петром Ильичем, на его счет, и первое время посвящаю исключительно ему.