Переписка с Н. Ф. фон Мекк (1877 год)
206. Чайковский - Мекк
Петербург.
20 октября 1878 г.
Получил Ваше дорогое письмо из Флоренции, мой милый друг! Прежде всего скажу Вам насчет паллиатива, к которому я неумеренно прибегал в Москве, что только в самых крайних случаях, когда решительно нет мочи,я обращался к этому средству. Вы совершенно правы, говоря, что средство это в данную минуту хоть и успокоительно, но зато действие его на организм a la longue [в конце концов] убийственно для организма. Вино в умеренном количестве мне вовсе не вредно, но при малейшем злоупотреблении оно всегда отзывалось на общем состоянии здоровья весьма вредным образом. Я это отлично сознавал всегда и, тем не менее, в тех крайних случаях, о которых я говорил, я имел слабость переходить за должные пределы. Я даю Вам самое, положительное обещание отныне обращаться мысленно к Вам, когда придется бороться с искушением, и в Вашей дружбе почерпать силы, дабы устоять против соблазна. Впрочем, теперь, когда я достиг величайшего из благ - свободы, я не думаю, чтобы когда-нибудь я имел причины падать духом до того, чтобы в вине искать забвения. Теперь для моего счастья и спокойствия нужно только одно: чтобы те несколько близких и дорогих существ, которых я люблю, быть может, больше самого себя, были спокойны и счастливы.
Много, много мне бы хотелось сказать Вам. Я хотел, например, поговорить с Вами насчет брата Анатолия, но моя сумасшедшая петербургская жизнь мешает мне вести с Вами обстоятельную беседу. Знаете ли, друг мой, что я невероятно утомлен этою жизнью, что я, несмотря на все наслаждение часто видеться с братьями и отцом, уехал бы сломя голову и сию же минуту, если б не боялся этим огорчить братьев и особенно Анатоля, которому я обещался остаться до 1 ноября. Откладываю мои излияния до того времени, когда одиночество и ровная, покойная жизнь приведут меня к нормальному состоянию. Этот шум, эта вечная суета, эти ежедневные свидания с многочисленными родственниками утомили меня до последней степени. Вообще месяц или три недели, которые я проведу в ненавистном Петербурге, суть жертва братской любви. Но могу ли я жаловаться? Эта же братская любовь составляет утешение и силу для моего существования.
Мне в высшей степени приятно воображать Вас теперь во Флоренции, в городе, который оставил во мне неизгладимо приятное впечатление. Я или не помню или не знаю той местности, в которой находится Villa Oppenheim, но вообще окрестности Флоренции мне показались очень симпатичны.
Я не могу последовать Вашему совету взять Анатолия с собой за границу. Это по многим причинам невозможно. Но об Анатолии я поговорю с Вами в близком будущем подробно. Он меня беспокоит немножко. Что касается Модеста, то, к сожалению, и ему нельзя будет в этом году уехать отсюда. Каменские обитатели здоровы и благополучны, но младшие дети выдержали недавно дифтерит, этот вечный бич Киевской губернии. Меня очень тянет туда, и я бы с удовольствием провел перед отъездом за границу несколько дней среди милых людей, но боюсь, что все эти переезды отдалят мой полный отдых, для которого нужно одиночество. Дела по хозяйству хороши. Как мне грустно слышать, что в Браилове опять неудача.
О, милый Браилов! Как люблю я вспоминать чудные дни там проведенные! Теперь, когда уже обе мои поездки отдалились в прошедшее, я с большим удовольствием вспоминаю первую, когда цвела сирень, пели соловьи, деревья только что оделись свежей листвою, когда Москва была еще далеко впереди...
Я получил сейчас известие, что Н. Г. Руб[инштейн] приедет сегодня в Петербург. Нужно будет повидаться с ним.
Не помню, писал ли я Вам, что для замены меня в консерваторию приглашен Танеев, который возьмет на себя классы первой гармонии. Высший класс гармонии будет у Губерта, а инструментовка и свободное сочинение у Рубинштейна. Последний хотел пригласить Балакирева, но получил отказ.
На будущей недели пойдет “Вакула”. До свиданья, дорогая моя. Сейчас отправляюсь узнать, приехал ли Н[иколай] Гр[игорьевич]. Передайте мое нежное приветствие Милочке.
Ваш безгранично любящий
П. Чайковский.