Переписка с Н. Ф. фон Мекк
252. Чайковский - Мекк
1880 г. мая 24-28. Каменка.
24 мая 1880 г.
Расскажу Вам, дорогой друг, про маленький роман, происходящий у нас в доме. Вы, вероятно, помните, что прошлою осенью племянница Таня жила у тетки в Крыму, что там в нее влюбился некто г. Кошкаров, человек очень умный, но уже очень немолодой и много живший. Таня была тронута и несколько увлечена им, но так как родители ее отнеслись очень несочувственно к этому браку (на что, узнав различные подробности про Кошкарова, они имели достаточные основания) и так как в течение зимы этот странный претендент на ее руку не сделал никакого шага, чтобы познакомиться с моей сестрой и зятем, то мало-помалу дело это кануло в воду. Между тем нынче зимой хорошенькая Таня успела полонить еще несколько сердец. Между ними особенно горячим поклонником явился некто кн. Трубецкой, молодой человек двадцати четырех лет, офицер с георгиевским крестом, чрезвычайно симпатичный, добрый и милый. Он гостил у нас здесь на пасхе, и всем было ясно, что он увлечен Таней. На днях он снова явился и, наконец, третьего дня сделал Тане формальное предложение. Она ответила ему, что питает к нему искреннее сочувствие и если его родители с своей стороны не воспротивятся этому браку, то она охотно сделается его женой. Никаким словом она себя не связала и его просила считать себя свободным до тех пор, пока он не получит разрешения родителей. Теперь Трубецкой отправляется сначала хлопотать об отпуске, потом едет к отцу и матери, живущим постоянно в Веве, и к концу лета будет решено, соединятся ли наши молодые люди узами брака. Есть основание предполагать, что родители отнесутся к его просьбе несочувственно. Дело в том, что они небогаты и мечтали о богатой невесте для своего сына и даже имели какую-то в виду.
Нельзя не удивляться, как умно, деликатно и благоразумно поступила Таня. Она нисколько не влюблена в своего нового претендента, но видит в нем отличного человека, могущего составить ее счастье, и поэтому не отказала ему, но и не связала ни себя, ни его.
Отъезд сестры за границу отложен по случаю нездоровья маленького Юрия. Сегодня ему лучше, и по всей вероятности на днях они уедут.
Погода у нас стоит удивительная.
25 мая.
В то время, как происходит симпатичный роман наших молодых людей, в комнате у Модеста идет драма. Развод Колиных родителей состоялся, и по зрелом рассуждении Модест решился, наконец, разъяснить Коле предстоящую перемену. Хотя бедный мальчик был постепенно приготовляем к роковому известию, но оно имело на него подавляющее действие. Он совершенно убит горем. Мы надеемся, что мало-по-малу он свыкнется с мыслью, что навек лишился матери, хотя можно предположить, что катастрофа оставит на всю жизнь неизгладимый след на его душе. Будь он мальчик нормальный, ему бы это досталось легче. При его естественной изолированности от людей ему труднее будет воспринять мысль, что мать по доброй воле может оставить дом и детей.
Меня очень беспокоит здоровье Модеста. В последнее время он стал страшно худеть и чувствовать непомерную слабость. Лицо у него бледное, щеки впалые, глаза желтые. Он страдает каким-то странным, упорным катаральным состоянием кишек, и физический недуг отражается убийственным образом на моральной и умственной деятельности. Ему трудно думать, трудно работать, никакого напряжения он не переносит. И так как все это продолжается уже довольно долго, то я начинаю серьезно беспокоиться. Мне приходится теперь взять на себя половину его трудов по части надзора за Колей.
Это обстоятельство, а также то, что через два дня сестра с старшими племянницами уезжает за границу, а Лев Васильевич-ненадолго по делам, и для них было бы большим успокоением, уезжая, знать, что я до некоторой степени заменю их в надзоре за младшими детьми,-повлияют, к сожалению, на осуществление моих планов. Я почти уверен, что ранее 15 июня мне нельзя будет уехать в Симаки с спокойным сердцем. Жить там, оставив здесь больного брата (он собирается около пятнадцатого числа в деревню Конради) и тоскующих по родителям племянников, не будет для меня удовлетворением той потребности к уединенному отдыху, который я только и испытываю в такой полной мере в гостях у Вас. Таким образом, дорогой друг, я буду лишен счастия побыть в Симаках в то время, как Вы будете в Браилове. Вы поверите мне, если я скажу Вам, что это повергает меня в величайшее сокрушение, но не правда ли, что в Си-маках нужно жить с сердцем, облегченным от всяких забот. Пусть вернется из своей поездки Лев Васильевич, пусть дети попривыкнут к отсутствию матери, ласки которой мне хочется отчасти заменить в первое время после отъезда, пусть Модест несколько оправится и уедет к себе, и тогда только я поеду наслаждаться неисчислимыми благами моего уединения в Симаках.
Не причиняет ли это какого-нибудь затруднения? Можно ли мне будет между пятнадцатым и. двадцатым числами июня водвориться в Симаках? Надеюсь, что можно, но если бы почему-либо Вы бы нашли нужным, чтобы я приехал позднее или даже оказалось бы вообще неудобным в нынешнее лето дать мне у Вас столь желанное убежище, то надеюсь, Надежда Филаретовна, что Вы не стеснитесь откровенно отклонить на нынешний раз мое посещение Симаков. Впрочем, скажу откровенно, что это будет для меня невыразимо тяжелым лишением.
Корректуры свои я окончил и отослал вместе с итальянской фантазией в Москву. Теперь, покамест, никакой спешной работы у меня нет, и это очень кстати, так как мне приходится помогать Модесту в занятиях с Колей. Есть еще одна причина, почему мне нельзя будет на днях уехать отсюда. Сестра взяла для своих мальчиков на лето студента из Киева. Он приедет в конце будущей недели, и мне хотелось бы заменить отсутствующих родителей при первом знакомстве его с детьми и руководить его первыми шагами в надзоре за ними. И сестра и зять очень бы желали этого. Здесь живут бабушка и тетки племянников, которые на время отсутствия сестры берут на себя высший надзор за ними, но они живут в другом доме, а нужно, чтобы и поближе было кому посмотреть, как молодой человек примется за свои обязанности и способен ли он оказать детям пользу.
Итак, милый друг, простите и пожалейте меня, но, ради бога, напишите мне несколько успокоительных слов, дабы я не мучился мыслью, что Вы недовольны изменчивостью моих планов.
Маленькому Юрию, слава богу, совсем хорошо. Оказывается, что у него было нечто вроде соup dе sоleil [солнечного удара], т. е. прилив крови к голове, к счастью, вовремя захваченный.
Таня, кажется, питает серьезную симпатию к своему претенденту. Я это заключаю из того чудного выражения молодого счастия, которым озарено ее красивое личико.
26 мая.
Экзамен Алексея должен состояться через три дня, т. е. тридцатого числа, и я почти уверен, что он его выдержит. Что касается жребия, то он будет тянуть его лишь в ноябре у себя в Клинском уезде, так что нужно еще ждать несколько месяцев, пока окончательно определится его судьба. Вообще близкое будущее меня пугает: будет ли поставлена моя опера, где я буду зимой, все это вопросы, меня беспокоящие!..
Программа Вашей заграничной поездки превосходна, но переезд из Неаполя в Россию действительно пугает меня. Впрочем, кто знает! быть может, на этот раз и погода и состояние Вашего здоровья будут благоприятнее для переезда, чем в прошлом году. Я не могу вспомнить без ужаса, в какой ужасный мороз Вам пришлось в прошлом году выехать из Парижа.
28 мая.
Вчера старшие представители семейства сестры уехали. Я остался на время чем-то вроде главы оставшейся части семьи. К счастью, можно быть покойным; во-первых, они все здоровы, во-вторых, можно положиться на почтенную англичанку и ее помощницу, приставленных к детям. Но как пусто и грустно в доме!
Получил Вашу телеграмму. Я радуюсь от всей души при мысли, что Вы едете в Браилов, в свое любимое и уютное гнездышко, но вместе и сокрушаюсь, что придется попасть к Вам, когда милой хозяйки моей уже не будет поблизости!
Модест сегодня бодрее. Коля начинает свыкаться с мыслью об утрате матери!
Будьте здоровы, дорогой друг!
Безгранично преданный
П. Чайковский.
От души поздравляю Влад[ислава] Альбертовича с окончанием экзамена.