Переписка с Н. Ф. фон Мекк
343. Чайковский - Мекк
Париж,
16/28 марта 1881 г.
Утром я послал Вам письмо, милый и дорогой друг, а через два часа получил Ваше второе. Вы раскаиваетесь, что послали мне первое, в котором изливаете свое негодование против людей, отравляющих Вам жизнь. Но ведь я ни единого мгновения и не представлял себе, что Вы в самом деле можете ненавидеть и не прощать кого бы то ни было. Можно быть христианином в жизни и делах и не придерживаясь слепо догматов, и мне слишком хорошо известно, что нехристианские чувства могут явиться в Вас лишь как минутная вспышка, как невольный протест против человеческой злобы, проявляющийся всегда резко в первую минуту раздражения. Таким редким, исключительно добрым людям, как Вы, ненависть в смысле деятельного чувства недоступна. Да и что может быть бесплоднее, бесцельнее, как ненависть! Ведь враги наши, по словам Христа, наносят нам обиды, в конце концов, по неведению и только по неведению. О, если б люди могли быть христианами не только по форме, а и по сущности, если б все были проникнуты теми простыми истинами христианской морали, в которых заключается вся правда жизни! Увы, этого никогда не будет, ибо тогда наступило бы царство вечного и совершенного добра, а мы по самой организации своей существа несовершенные, для которых понимание добра возможно только в смысле изнанки зла. Мы как бы специально для того только и созданы, чтобы вечно бороться со злом, искать идеалов, добиваться вечной правды, но никогда не достигать цели. По крайней мере, будем снисходительны к тем, которые в слепоте своей любят з л о по врожденному инстинкту. Виноваты ли они в том, что существуют только для оттенка людей избранных? Имеем ли мы право отвечать им злом за зло? Нет! мы можем только повторять вместе с Христом: “Господи! прости им, не ведают бо, что творят!”
Чувствую, что смутно выражаю смутные мысли, бродящие в голове моей по поводу исчезновения с лица земли близкого и хорошего человека. Но если я смутно мыслю и говорю, то ясно чувствую. В голове темно, да иначе и быть не может, ввиду таких неразрешимых для слабого ума вопросов, как смерть, цель и смысл жизни, бесконечность или конечность ее; но зато в душу мою все больше и больше проникает свет веры. Да, милый друг, я чувствую, что все более и более склоняюсь к этому единственному оплоту нашему против всяких бедствий. Я чувствую, что начинаю уметь любить бога, чего прежде я не умел. Сомнения еще посещают меня; я все еще пытаюсь иногда своим слабым и жалким умом постигнуть непостижимое, но все громче и громче начинает доходить до меня голос божественной правды. Я уже часто нахожу неизъяснимое наслаждение в том. что преклоняюсь пред неисповедимою, но несомненною для меня премудростью божьею. Я часто со слезами молюсь ему (где он, кто он?-я не знаю, но знаю, что он есть) и прошу его-дать мне смирение и любовь, прошу его простить меня и вразумить меня, а главное, мне сладко говорить ему: господи, да будет воля твоя, ибо я знаю, что воля его святая. Еще скажу Вам, милый друг, что часто, вдумываясь в свою жизнь, я начинаю видеть перст божий, явно указывающий мне-путь мой и оберегающий меня от бедствий. Почему вышней воле нужно оберегать именно меня, этого я не знаю. Хочу быть смиренным и не считать себя избранником, ибо бог все свои творения любит одинаково, но я знаю только, что бог хранит меня, и нередко я проливаю слезы благодарности за все его бесконечные милости. Но этого мало. Я хочу приучить себя думать, что если наступают бедствия, то и они в сущности ведут к благу. Я хочу любить бога всегда: и тогда, когда он посылает мне счастье, и когда наступят испытания. Ибо где-нибудь да должно быть то царство вечного счастья, к которому мы тщетно стремимся на земле. Наступит час, когда разрешатся все недоступные нашему уму вопросы и когда мы поймем, почему бог находит нужным посылать нам испытания. Мне хочется верить. что есть будущая жизнь. Когда хотение обратится в факт, тогда я буду счастлив, насколько счастье на земле возможно.
Милый друг! Вы спрашиваете меня, может ли Саша, не учась в училище, кончить курс посредством явки на экзамены? Так как никаких на моей памяти подобных прецедентов не было, то скорее я склонен думать, что это не допускается. Всего лучше, если Коля прямо спросит у директора, возможно ли это. Но я надеюсь, что Сашино здоровье поправится, что, живя вдали от училища, он будет продолжать свои занятия, и тогда, может быть, через год или два он в состоянии будет снова поступить в училище в соответствующий класс и докончить свой курс на общем основании. Бедный Саша! Дай бог ему скорей поправиться! Осмелюсь обратиться к Вам с следующею просьбою, милый друг мой. Вы очень обстоятельно и очень ясно изложили мне состояние дел Ваших. Нельзя ли Вам будет, дорогая моя, в одном из следующих Ваших писем объяснить: какой имеется в виду способ поправления Ваших дел, надеетесь ли Вы на это и в какой мере это возможно.
Простите, что этою просьбой я расшевеливаю Ваши раны, но мне страстно хочется знать это, и я не успокоюсь, пока не узнаю Ваш взгляд на будущность Вашего состояния.
Я был сегодня в церкви на панихиде и отправлении гроба с телом Н[иколая] Гр[игорьевича] на станцию железной дороги. Оттуда я поехал на Gare du Nord и был свидетелем, как свинцовый гроб заколачивали в деревянный ящик и ставили в багажный вагон. Было страшно больно и жутко сознавать, что бедный наш Ник[олай] Григ[орьевич] лежит в этом деревянном ящике и в багажном вагоне поедет в Москву. Да, это было именно больно. Но, к счастью, у меня есть зачатки веры, и я нахожу утешение в мысли, что такова неизъяснимая, но святая воля бога.
По поводу молитвы к богу, скажу Вам, дорогая, несравненная моя, что для меня величайшее счастье и наслаждение молиться за Вас богу и призывать на Вас благословение его.
Ваш. П. Чайковский.