Переписка с Н. Ф. фон Мекк
79. Мекк - Чайковскому
Вена,
1 октября 1882 г.
Милый, несравненный друг! Вчера я получила Ваше дорогое письмо, и оно произвело на меня чарующее действие. Все то, что Вы пишете мне про Анну, до того мне нравится, так бесконечно радует меня, что я могу только просить бога, чтобы он дал осуществиться моим мечтам на счастье наших детей. Мой Коля также утешает меня чрезвычайно своими письмами; он становится таким серьезным, так искренно и так неуклонно любит Анну, как я и не ожидала. Он пишет почти каждый день, и я вижу из его писем, что всё его существо, все его думы наполнены чувством к Анне, он только и живет ожиданием будущего и воспоминаниями прошлого. Его нисколько не пугают два года по отношению к себе, он уверен в себе, но на него часто набегают облака от неизвестности настроения с другой стороны, и мне больно, что я не могу прогонять этих облаков, успокаивать его. Я могу только ручаться ему за то, что Вы, мой добрый, благородный друг, стоите за него и будете всегда поддерживать его интересы.
Как мне жаль, как больно за бедную Александру Ильиничну. После Вашего письма о ее болезни я всё нахожусь в состоянии беспокойства; какая ужасная это болезнь. Пошли ей господи как можно скорее облегчение и успокоение, бедная страдалица! Как меня трогает и как я Вам бесконечно благодарна, милый, дорогой друг мой, за Ваше теплое, доброе участие к моему здоровью. Конечно, Италия по климату больше всего удовлетворяет требованиям моего разбитого организма, но для нервов, так сказать, там слишком скучно, поэтому я уже прошлою весною, находясь еще во Флоренции, решила попробовать жить в Вене. Зимою, конечно, если уже мне совсем плохо станет от холода, то придется опять бежать в Италию, но я этого очень не желала бы, потому что Вы знаете, милый друг мой, что я отэльной жизни не выношу, поэтому я наняла квартиру, купила свою мебель, посуду, всё хозяйство. Мне это обойдется от двадцати до двадцати пяти тысяч гульденов, и бросить всё это мне бы не хотелось, но человек - раб обстоятельств. Теперь бедному Владиславу Альбертовичу так много дела, что он вовремя ни пообедать, ни позавтракать не может, потому что все дни меня он устраивает, и совсем один, потому что особа, которая по своим летам и своему положению в жизни могла бы быть практична и полезна в делах (моя гувернантка Юлия Францевна, о которой Вы имеете некоторое понятие), к несчастью, так занята своею собственною особою, так мечтает еще о женихах (ей сорок шесть лет), о любви, что только и повторяет везде, что она так неопытна, что остается только пожалеть, что бывают люди, которые так поздно развиваются, а бедному Влад[иславу] Альб[ертовичу] очень тяжко.
Как мне жаль Вас, мой милый, дорогой друг, что Вы должны делать такую скучную работу, как транспонировка партий Иоанны д'Арк; бедная наша Россия, даже голосов у нее хороших нет! Больно, тяжело выговорить, но приходится сознаться, что ничего у нас хорошего нет, все только сыры е материалы. Я была ужасно огорчена, побывавши в Москве на выставке. Это такая скудость изобретательности, такой застой, что в Вене и Париже без всяких выставок видишь каждый год гораздо больше нового, вновь приобретенного, чем у нас на вы ставке, к которой готовились сколько времени; до слез больно. А здесь как хорошо, Петр Ильич, видишь, что человеческий организм работает всеми своими частями, что человек живет недаром, что у него работает не один желудок, а и мозг также, а у нас какая-то спячка, от которой люди пробуждаются только для того, чтобы съесть, выпить и опять спать. Это мое больное место - горе за наше бедное отечество.
Когда я немножко устрою здесь квартиру, то хочу проехаться в Париж и Амстердам, но не для того, чтобы делать там массаж, потому что это леченье требует очень много времени и мне бы не хотелось засесть в Амстердаме, а я хочу показать Сашонка Мецгеру.
До свидания, мой милый, бесценный друг. Будьте здоровы, веселы и не забывайте бесконечно Вас любящую
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Адрес мой: Вена, Franzensring, № 18.