Переписка с Н. Ф. фон Мекк
81. Мекк - Чайковскому
Париж,
14 октября 1882 г.
Милый, дорогой друг мой! Я от Вас уж очень, очень давно не получала никакого известия, и это меня очень беспокоит. Все ли у Вас благополучно, как здоровье Александры Ильиничны? Напишите, дорогой, два слова. Адресовать прошу Вас в Вену, Grand Hotel, a оттуда мне сейчас перешлют письмо.
Мой бедный Коля также в тревоге. На днях получила от него печальную телеграмму, что он две недели ничего не знает об Каменке, что не имею ли я каких-нибудь известий. Бедный мальчик уже с этих лет тревожится, тоскует; уж пусть бы горе и заботы были принадлежностью стариков, а хотя бы молодые жили весело и беззаботно, так нет, - живут только беззаботно те люди, которые на птиц похожи. Вообще мой бедный Коля скучает ужасно; брата нет, и он совершенно одинок, не с кем поделиться никаким своим чувством, впечатлением, беспокойством. Милый, дорогой друг мой, я надеюсь, что Вы не забыли похлопотать за моего бедного юношу насчет переписки его с Анною. Это для меня очень живой вопрос, потому что мне так жаль моего бедного ребенка: совсем один, и даже хуже, чем один, потому что окружен враждебным элементом, а к этому еще постоянное беспокойство и страх о том, что делается в Каменке, не забыли ли его, не явился ли уже кто-либо другой. Я боюсь очень, чтобы это не дурно подействовало на его занятия. Ах, я еще и не поблагодарила Вас, мой добрый, несравненный друг, за Ваше письмо к Коле. Оно было для него как манна небесная; он ужасно благодарен Вам за него, и я также не знаю, как и благодарить Вас, мой дорогой, за Вашу всегдашнюю доброту и участие к моим детям.
Да, я сказала о враждебных элементах около Коли. Вас это, быть может, удивит, друг мой, но, к сожалению, нельзя найти на свете людей, которые могли бы заменять детям родителей. Я выбрала очень хорошего и почтенного человека, которому поручила своих детей в Петербурге, но каждый заботится более о себе, чем о чужих детях, т. е. о своем властолюбии, деспотизме, - так и Ив[ан] Ив[анович]. Он не может помириться с тем, что Коле двадцатый год и что ферула Ив[ана] Ив[ановича] становится излишнею, а в особенности тут его супруга подстрекает его, и вдвоем делают Коле всякие неприятности, устраивают над ним какую-то инквизицию, подсмотры, так что тот, бедный, при всей необыкновенной доброте своего характера, иногда теряет терпение. Мне жаль его невыразимо, но я ничего не могу сделать, чтобы избавить его от этого положения, потому что для Макса и Миши необходимо иметь кого-нибудь в доме. Ах, боже мой, сколько горя бывает в жизни.
Скажите, дорогой мой, что у Анны нет слишком большой самонадеянности и самоуверенности в характере? Пишите, мой бесценный, мне побольше об ней и, пожалуйста, всю истину, если явится какой-нибудь конкурент Коли.
Вот я опять в Париже. Каждый день вспоминаю о том времени, когда Вы жили в Hotel Meurice. Боже мой, неужели никогда ничто подобное не повторится? Я рада быть в Париже, потому что очень люблю его, хотя французов терпеть не могу, - это такие самохвалы, такие нахалы, что просто противно, но город со всеми своими произведениями, со всею кипучею жизнью - бесподобен!
Погода здесь дурная, пасмурно, дождливо, хотя, конечно, не холодно, двенадцать градусов тепла. Рука моя пришла в самое дурное состояние. Всё, что массаж принес пользы, теперь от холода пропало, и вернулось прежнее дурное состояние. Я из Парижа вернусь опять в Вену, чтобы скорее устроиться на одном месте, а то эти путешествия в дурную погоду вредят здоровью. Быть может, Сашок с компанией проедутся в Амстердам, т. е. через Амстердам вернутся в Вену, а я остановлюсь дня на два в Мюнхене по делам со своим банком.
До свидания, мой милый, несравненный, дорогой друг. Будьте здоровы, веселы, покойны и не забывайте всем сердцем беспредельно любящую Вас
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Не забудьте, дорогой мой, похлопотать за моего бедного Колю; его положение такое печальное, бедное мое дитя!