Переписка с Н. Ф. фон Мекк
84. Чайковский - Мекк
Каменка,
19 октября.
1882 г. октября 19 - 26. Каменка.
Дорогой, бесценный, милый друг! Наслаждаетесь ли Вы в Вене такою же чудною, совершенно летней погодой, какая теперь у нас? После трех недель ужаснейшего северо-восточного ветра, приносившего каждую ночь мороз и гибель листве и зелени, вдруг сделалась такая погода, какая бывает в конце января или начале февраля в Риме. Мне тем более это усладительно, что (уж решительно не знаю отчего) всё последнее время я был в неопределенно-мрачном состоянии духа, на что-то раздражался, на что-то сердился и, одним словом, являл из себя, должно быть, очень неприятного человека, хотя все здешние, по любви своей и деликатности, притворялись, что не замечали, или и в самом деле не замечали этого. Как бы то ни было, но внезапно наставшая чудная итальянская погода совершенно излечила меня, и я опять стал самим собою. Ах, друг мой, какое для меня ужасное лишение, что мой Алеша в солдатах! С каким бы наслаждением я сейчас же уехал бы в милую Италию, если б Алеша был со мной! Ехать туда в совершенном одиночестве как-то страшно мне и жутко. А собственно говоря, мне даже следовало бы уехать, ибо случилось так, что я своим присутствием положительно стесняю семью, и как они ни милы и ни родственно-нежны ко мне, но несомненно, что, уехавши, я бы дал возможность им устроиться как следует. Представьте, до какой степени тесно они живут, что даже гувернера, приглашенного для Мити и Володи, некуда поместить, и пришлось (конечно, из-за меня) дать ему квартиру на местечке. Итак, ехать нужно, ехать хочется, но страшно и грустно. Поживу еще несколько дней здесь, поеду в Москву и Петербург для свиданья с братьями, а там увидим!
20 октября.
Получил сегодня Ваше письмо, дорогой друг, и нахожусь в совершенном недоумении, что делать. Вы пишете, что не получаете от меня писем, а между тем, я, как Вы приказывали, одно письмо адресовал в poste restante, другие же, по получении адреса, - в Вену, Franzensring, 18. Сестра написала Вам полторы недели тому назад большое письмо и отправила его по тому же адресу. Неужели эти письма пропали? Теперь Вы говорите, чтобы я адресовал в Вену, в Grand Hotel и что оттуда Вам письма посылают. Но если Ваша квартира на Franzensring, почему нужно адресовать в Grand Hotel? Долго обдумывая это непонятное для меня обстоятельство, я, наконец, пришел к заключению, что Вы велите писать в Париж, в Grand Hotel и, по рассеянности, написали - в Вену. Но опять-таки не знаю, сколько времени Вы остаетесь, в Париже и в который из двух Гpанд-отелей писать. Решаюсь подождать разъяснения обстоятельств, а покамест напишу в оба отеля по коротенькому письмецу.
Я должен откровенно сказать Вам, дорогой друг, что немножко сержусь на Вас. Отчего Вы не хотите побывать в Амстердаме у Мецгера? Уж раз что Вы решились из Вены совершить поездку, отчего Вы не хотите кстати и о своем здоровье подумать, которое стольким людям так дорого? Кто знает, быть может, Вы добровольно лишаете себя быстрой и легкой возможности полного излечения?
22 октября.
Вы спрашиваете, самоуверенна ли Анна? Могу смело отвечать отрицательно на этот вопрос. Во-первых, о своей наружности она того мнения, что нет в ней ничего хорошего, и действительно она искренно в это верит, весьма мало о своей красоте заботится и нимало не огорчается мыслью, что нехороша. Может быть, именно поэтому, несмотря на то, что она действительно далеко не хорошенькая, а только одаренная симпатичным выражением лица и чудесными глазами, - нравится она, однако же, гораздо больше своей старшей сестры Тани, которую, однако ж, можно назвать почти совершенной красавицей. Во-вторых, Анна одарена Тем особого рода благородным самолюбием, свойственным избранным натурам, которое заставляет их неустанно стремиться к идеалу совершенства и вечно сокрушаться о своих недостатках. Это именно самолюбие, если хотите, но уж никак не самоуверенность.
При случае скажите, дорогая моя, почему Вы мне сделали этот вопрос. Я улыбнулся, когда прочел Ваш другой вопрос: нет ли другого претендента на руку ее? Ведь мы здесь живем не только по-деревенски, но и при совершенном отсутствии соседей вообще и молодых людей в частности. До сих пор еще никаких ухаживателей у Анны не было, если не считать одного, средних лет, киевского товарища прокурора, князя Ливена, который бывал в доме Льва Вас[ильевича] в прошлом году и был очень дружен с Анной, находя [ее] очень умным и милым ребенком. Но что у этого господина нет мысли жениться вообще и предложить соединиться узами брака с Анной в особенности, за это я Вам ручаюсь. Во всяком случае, этот Ливен - единственный мужчина, обращавший на Анну некоторое внимание. В свет она до сих пор не ездила, и мне совершенно достоверно известно, что она мечтает и думает исключительно о Коле, и неоднократно выражала мысль, что для нее величайшее счастье, что встретилась с Колей и что ей выпало на долю иметь право рассчитывать на такого милого супруга. Она питает к Вам пламенные чувства любви. Когда сестра писала к Вам, она спросила, кому она пишет, и, узнавши, что к Вам, сказала : “Скажи H[адежде] Ф[иларетовне], что я целую ее ручки”!
Сколько я ни думал и ни делал попыток объяснить себе, что значит, что Вы велите мне адресовать письма в Вену, в Grand Hotel, так ни до какого разрешения вопроса и не дошел. Я даже не могу предположить, что до переезда на свою квартиру Вы временно пребывали в Grand Hotel, ибо я знаю, что Вы с давних пор всегда останавливаетесь в Hotel Metropole.
26 октября.
Сейчас получил телеграмму от Коли, из которой понял, что всё недоразумение произошло лишь оттого, что мне не было известно, что Вы в сей приезд жили и до сих пор живете в Grand Hotel.
Имею только время написать эти несколько слов.
Дай бог Вам, дорогой друг, поскорее как можно лучше устроиться в новом помещении.
Беспредельно преданный
П. Чайковский.