Переписка с Н. Ф. фон Мекк
90. Чайковский - Мекк
Москва,
1882 г. ноября 22 - 26. Москва.
22 ноября.
Дорогой, милый друг мой! Я выехал из Киева совершенно больной, проболел дорогой и сюда явился в плохом состоянии здоровья, но сегодня, слава богу, чувствую себя уже совсем хорошо. Благодаря тому, что болезнь помешала мне показаться в концерте Муз[ыкального] общ[ества], кроме самых близких людей никто еще не знает о моем здесь пребывании, и потому я еще не испытываю обычных моих терзаний.
Брат Анатолий и жена его произвели на меня очень благоприятное впечатление. Они несомненно и крепко любят друг друга, живут очень мило, в изящной обстановке и оба пользуются вожделенным здравием. Давно уже Анатолий так не радовал и не утешал меня, как в это свидание. Хоть и теперь он уж заранее трепещет при мысли о предстоящих родах своей жены и смотрит на это столь обычное, естественное явление как на нечто бедственное и ужасное, но всё же видно, что женитьба успокоительно повлияла на его беспокойный нрав и что он счастлив, насколько можно быть счастливым при подобном характере.
Сегодня я испытал глубокое художественное наслаждение:
слышал “Дон-Жуана” в Большом театре. Знаю, дорогая моя, что Вы не большая охотница до Моцарта и что Вам непонятна, как многим другим музыкальным натурам, красота Моцартовской музыки, но совершенно искренно скажу Вам, что никто, кроме этого светлозарного гения, не способен так усладить мою душу, так потрясти и тронуть меня! Очень может быть, что причина столь сильного действия на меня этой музыки заключается не столько в присущей ей степени красоты, а и в том обстоятельстве, что Моцарт был первым композитором, с которым я ознакомился в ранней молодости (а ведь известно, что эти первые музыкальные восторги имеют свойство запечатлеваться на целую жизнь), но как бы то ни было, а “Дон-Жуан” всегда был и остался для меня лучшей оперой из всех существующих, и потому нельзя Вам передать всю силу испытанного мной наслаждения. Исполнение было очень порядочное; особенно приятно то, что оркестр и хоры идут теперь хорошо и что оперы хорошо разучиваются, так что ансамбль прекрасный.
Погода стоит зимняя, т. е. порядочный мороз и порядочная санная дорога. Видел сегодня моего бедного Алешу. Вот уже два года, что он тянет эту тяжелую лямку, и привычка сделала свое. Конечно, он мечтает о свободе как о величайшем благополучии, но свыкся с казарменной жизнью, совершенно здоров и весел. Это меня очень утешило и обрадовало. Еще два года придется ему, однако, прослужить.
26 ноября.
Я познакомился с Эрдмансдерфером, заменившим здесь Ник[олая] Григ[орьевича] в качестве дирижера симфонических концертов. Это очень даровитый человек, сумевший сразу привлечь к себе сердца и музыкантов и публики. Последняя, будучи очень легкомысленна, принимает Эрдмансдерфера с таким энтузиазмом, как будто старается показать, что ценит его гораздо больше Ник[олая] Григ[орьевича], которого никогда так восторженно не принимали. Вообще Москва не только уже привыкла к утрате Ник[олая] Григ[орьевича], но как будто начинает позабывать его. Это грустно.
Только первые дни удалось мне провести здесь приятно. Очень скоро начались обычные разрывания меня на части, и я уже снова такой же мученик, каким всегда бываю в Москве и Петербурге. Дело дошло до того, что вчера и сегодня я даже просто болен от этой сумасшедшей жизни и начинаю подумывать о бегстве из Москвы.
Дорогая моя, что за чудный человек Ваш Коля! Модест в. каждом письме своем говорит про бесконечную доброту его. Вот что он пишет мне в письме, полученном вчера: “Моя поддержка и во время болезни и во время всего остального был Коля Мекк. Я тебе не могу передать в должных выражениях всю душевную красоту этого мальчика”. Сегодня опять он пишет мне и на этот раз, говоря о Мише, Максе, Личковых, так выражается про Вас: “Над[ежда] Фил[аретовна] в моих глазах сделалась человеком, равного которому я не знаю. Здесь во всём отражается ее необычайный ум и поистине изумительное сердце. Я благоговею перед ней”.
Позвольте мне, бесценный друг, поблагодарить Вас за гостеприимство, ласки и заботы, которые Коля как бы от имени Вас оказывал моему бедному брату во время болезни его. Дружба Коли доставляет Модесту так много отрады, что мирит его с Петербургом, который он глубоко ненавидит.
Я останусь в Москве еще несколько дней. Попрошу Вас, дорогой друг, продолжать адресовать мне сюда, к Юргенсону.
Желаю Вам здоровий, спокойствия и всякого блага. Ваш беспредельно Вам преданный
П. Чайковский.