Переписка с Н. Ф. фон Мекк
134. Чайковский - Мекк
Милый, бесценный друг!
Подушкино,
15 июня 1883 г.
Я мог бы сказать, что совершенно доволен своей жизнью в теперешней обстановке, если б не мысль о Вас, которая никогда не оставляет меня. Знаю и чувствую, что Вы огорчены, встревожены, больны физически и нравственно, сокрушаюсь, что бессилен отвратить от Вас тревоги и беспокойства, и остается только молить бога за Вас, дорогая моя! Это я и делаю постоянно. В молодости своей я часто негодовал на кажущуюся нам несправедливость, с которою провидение распределяет среди человечества счастье и несчастье. Впоследствии, я дошел понемногу до того убеждения, что мы с нашей земной, ограниченной точки зрения не можем понимать целей и поводов, которыми руководится божественная мудрость, ведущая нас по пути жизни. Посылаемые нам бедствия и страдания не суть бессмысленные случайности; они нужны для нашего же блага, и как бы это благо ни было далеко от нас, но когда-нибудь мы узнаем и оценим его. Опыт уже научил меня, что даже в этой жизни весьма часто конечный результат многих страданий и горестей - благо. Но кроме этой жизни, быть может, есть и другая, и хотя ум мой не постигает, в какой форме она проявится, но сердце, инстинкт, непобедимое отвращение к смерти (понимаемой в смысле окончательного прекращения бытия) заставляют меня верить в нее. Быть может, только там поймем всё то, что здесь нам казалось непостижимо несправедливым и жестоким. А покамест мы можем только молиться, благодарить, когда бог посылает нам счастие, и покоряться, когда нам или дорогим и близким нашим приходится терпеть горести. Благодарю бога, давшего мне это понимание. Если б его не было, жизнь была бы очень тягостна. Если б я не знал, что Вы, лучший из людей, наиболее достойный счастья, подвергаетесь горестям не по слепому капризу бессмысленной судьбы, а в силу непонятной для ограниченного ума моего божественной цели, то оставалось бы только безнадежное отчаяние и отвращение к жизни. Я научился никогда не роптать на бога, но постоянно молиться ему за близких и дорогих мне людей.
Про себя скажу Вам, дорогой друг, что я весьма доволен своим пребыванием в Подушкине. Местность, как, вероятно, Вы узнали от Коли и Саши, в самом деле восхитительная. Согласие и взаимная любовь между братом и женою его радуют меня. Признаюсь, я не ожидал от брата, что он будет таким безупречно-хорошим семьянином. Женитьба его на женщине, оказавшейся очень хорошей, сделала его другим человеком. Он стал покойнее, ровнее, серьезнее. Раздражительность и болезненная суетливость исчезли. Мне кажется, что счастье его очень прочно. Дочка их - прелестный, милый ребенок, которого я уже начинаю нежно любить.
Праздность начинает уже немножко тяготить меня, я достаточно отдохнул и подумываю о новом каком-нибудь сочинении; вероятно, напишу что-нибудь в симфоническом роде. Заниматься было бы мне здесь очень удобно, но одно жаль - у нас здесь постоянно гости, и гости эти не всегда приятные и близкие. Нередко также и нам приходится ездить в гости. К сожалению, я не умею отказывать в просьбах о посещении, да и как отказать, когда, например, приглашает к себе усиленно отец моей belle-soeur? Вчера пришлось ехать к нему с утра в Кунцево, и целый день пропал, а я, как нарочно, был очень расположен к работе. В пятницу я буду в Москве на несколько часов и надеюсь повидаться с Влад[иславом] Альберт[овичем], которому пишу сейчас приглашение приехать ко мне между двумя и четырьмя часами. Очень хочется иметь подробные сведения о Вас, дорогая моя!
А Вас прошу убедительно не давать себе труда писать мне до тех пор, пока не будете успокоены. Дай бог Вам всякого блага, дорогой, безгранично любимый друг мой!
Ваш до гроба
П. Чайковский.