Переписка с Н. Ф. фон Мекк
307. Мекк - Чайковскому
Chateau Belair,
13/25 декабря 1885 г.
Милый, дорогой друг мой! Я так давно не имею от Вас никаких известий, что начинаю беспокоиться о Вашем здоровье. Успокойте меня, напишите, здоровы ли Вы и всё ли у Вас благополучно. Я сама и мои все здоровы. Володя с семейством уехал, и его пребывание оставило во мне самое горькое, самое тяжелое чувство: его здоровье так дурно, его нервы так расстроены, что я не могу быть спокойна ни одной минуты. Всё время, что он у меня пробыл, дней пять, у него были такие невралгические боли головы, что он, при всем своем редком терпении, не мог вставать на ноги, и это так горько было для меня, потому что мне нет большего утешения, как провести хоть несколько часов с ним. Его необыкновенная доброта, его всепрощающая снисходительность действуют как бальзам на мою наболевшую душу, а тут, хотя и в болезни, он всё так же бесконечно добр, но мне смотреть на его страдания было ужасно. При таких расстроенных нервах ему необходимо душевное спокойствие, а где его взять?
Сегодня у нас здесь рождество, везде оживлено, всем весело. Скоро и наши праздники. Поздравляю Вас, дорогой мой, с наступающим праздником рождества и Новым годом, дай Вам бог всего, всего самого лучшего, а главное, здоровья и душевного спокойствия.
У нас вчера и сегодня стало холодно, т. е. ночью нуль градусов, а днем градусов пять тепла, а то была очень теплая и ясная погода, - днем было по двадцать три градуса тепла. Вообще у нас климат чудесный; он не такой уже теплый, как у Средиземного моря, главное, так сказать, timbre воздуха не такой расслабляющий, как там, но вполне теплый, с свежестью нашего конца марта. У нас климат очень похож с Флоренским, и зима также зеленая: лавры, рододендрум, le haux (не знаю, как по-русски), магнолии, вся трава и много других растений остаются всю зиму зелеными. Я окончательно решила не ехать в Италию, потому что, как Вы теперь сами чувствуете, милый друг мой, что у себя лучше всего, так и мне очень не хотелось бросать мой собственный приют на чужую дачу. Я отдала уже нанятую мною дачу во Флоренции моему Сашонку для жизни, и они, бедные, очень жалуются на полнейшее расстройство этого помещения; несмотря на то, что до мая в ней жил два года князь Голицын, но камины все дымят, calorifere не греет, клопы, тараканы и муравьи осаждают их. Им, бедным, холодно и страшно вдвоем на такой огромной даче. К праздникам они приедут ко мне.
Владислав Альбертович вместе с пианистом, который у меня дает уроки, устроили квартет и каждую среду разучивают Ваш Третий квартет, и все эти господа в восторге от Вашей музыки, а они, кроме одного (вторая скрипка) любителя, все - настоящие музыканты. Первая скрипка - это венгерец, ученик Remenyi, отличный скрипач; виолончель - негр Jimenez, ученик лейпцигской консерватории, великолепный виолончелист. Влад[ислав] Альберт[ович] играет на альту, и для этого на последние свои сбережения купил в Париже чудесный альт. Мне ужасно жаль, что я не могу присутствовать при этих сеансах, но мне неловко - они собираются в квартире нашего пианиста, а к себе я не могу пригласить, потому что в деревню они не могут ездить, - все люди занятые, которые не могут терять времени на проезды. Но я надеюсь всё-таки услышать, если они будут играть перед публикою.
Пожалуйста, дорогой мой, напишите хоть слова два. Будьте здоровы, мой несравненный друг, и не забывайте всею душою Вас любящую
Н. ф.-Мекк.
Р. S. Прошу Вас, дорогой мой, сожгите мое последнее письмо, в котором я писала о своих семейных делах и отношениях. Я также Ваше письмо сожгла, потому что никогда нельзя поручиться, чтобы не попалось кому-нибудь в руки.