А. Н. Амфитеатрова-Левицкая. Чайковский-учитель (Комментарии)
Амфитеатрова-Левицкая (урожд. Левицкая) Александра Николаевна (1858—1947) — певица (меццо-сопрано), ученица Московской консерватории по классу пения профессора А. Д. Александровой-Кочетовой.
В 1880—1884 гг. пела в провинции. Впоследствии преподавательница пения. Первая исполнительница партии Ольги в опере «Евгений Онегин» (в ученическом спектакле Московской консерватории).
Опубликовано: Чайковский и театр.— М.—Л., 1940, с. 140, 142, 144, 147, 159, 164 (другой вариант); Воспоминания о Чайковском, изд 1 с 154—156; изд. 2, с. 77—80; изд. 3, с. 78—81.
1 Об отношении Чайковского к педагогической деятельности см. коммент. 2 к воспоминаниям Р. В. Геники.
2 Сообщение А. Н. Амфитеатровой-Левицкой о разучивании оперы «Евгений Онегин» в сентябре 1877 г. чрезвычайно интересно. Ведь опера была еще далека от завершения. Разучивание могло идти только по рукописи. Репетиции были прерваны в связи с болезнью Чайковского. 24 сентября 1877 г. он уехал в Петербург, а затем за границу и, конечно, увез рукопись с собой. Разучивание оперы возобновилось в сентябре 1878 г.
Однако возможно, что мемуаристка ошиблась и разучивание оперы проходило не в 1877 г., а в 1878, что подтверждается воспоминаниями первого исполнителя партии Онегина — С. В. Гилева:
«...Осенью 1878 года Петр Ильич, после продолжительного отсутствия, вернулся в Москву... В сентябре — точного дня припомнить не могу — он, случайно встретивши меня в коридоре консерватории, взял под руку и привел в свободный класс. Тут он предложил мне пропеть арпеджио в ми миноре, заканчивающееся верхним соль — в таком виде: си — ми — соль — ми — ми — соль.
Когда я исполнил его желание, он заставил еще раз повторить это арпеджио и заключить его тоникой, пройдя через вторую ступень. <...>
— „Это вам не трудно?" — спросил он меня. Я ответил: „Да, не трудно".— „Ну, спасибо, голубчик",— сказал Петр Ильич и вышел из класса.
Тогда я не придал этому эпизоду никакого значения. Но позднее, когда получил клавир [оперы „Евгений Онегин"] для разучивания своей партии, в заключительной фразе Онегина на слова: „Позор, тоска, о жалкий жребий мой" — я узнал тот самый пассаж, который когда-то Чайковский заставил меня проделать в свободном классе.
А еще много лет позднее, в разговоре с Петром Ильичом, я напомнил ему об испытании, которому он подверг мой голос, и сказал, что если бы я знал тогда, что эту фразу придется петь после длинной и тяжелой заключительной сцены, то едва ли бы сказал: „не трудно". На это Петр Ильич улыбнулся и сказал: „все хорошо, что хорошо кончается"» (ГДМЧ, дм2, № 13).