П. М. Пчельников. Воспоминания о П. И. Чайковском
Семь лет прошло с того времени, когда 25 октября разнеслась страшная весть о смерти незабвенного Петра Ильича. <...>
Прожив на свете достаточное количество лет, я могу смело сказать, что в течение жизни мне нередко приходилось сталкиваться со многими людьми, занимавшими, благодаря своей талантливости или способностям, выдающееся место в обществе, но я не встречал среди них человека, который производил бы на меня такое чарующее впечатление, как покойный П. И. Чайковский.
Высокоталантливый, умный, он, даже в зените своей славы, всегда сохранял в себе чистую душу. Прекрасно образованный (не только по своей специальности, но и в общем смысле), он всегда был поразительно скромен, всегда с крайнею строгостью относился к себе и своим поступкам. <...>
По моему мнению, у Петра Ильича был (кажется, единственный) недостаток, заключавшийся в том, что он был обидчив до болезненности. Зная эту особенность его, при всякого рода деловых разговорах с ним приходилось самым внимательным образом взвешивать каждое сказанное слово. Застенчивость, переходившая весьма часто в боязнь быть навязчивым или неделикатным, доводила его обыкновенно до того, что в разговорах, затрагивавших его интересы, он редко высказывал свои желания или свои просьбы и в большинстве случаев ограничивался лишь самыми туманными намеками, предоставляя разговаривающему делать из этих намеков своеобразные выводы. В письмах же своих Петр Ильич старался выражать свои желания возможно яснее.
Ко всем указанным мною качествам следует прибавить <...> Петр Ильич был бесконечно добр и снисходителен к людям. Вот почему в течение нашего десятилетнего знакомства я никогда не слыхал от него какого-либо неблагоприятного отзыва даже о тех людях, которые заведомо делали ему неприятности. <...>
В обществе, с которым он освоился, Петр Ильич отличался большим остроумием, хотя в разговорах его я всегда чувствовал присутствие какой-то грустной нотки...
Как теперь помню мое первое знакомство с П. И. Чайковским. Это было перед постановкой его оперы «Мазепа» (1884). Я счел необходимым показать ему написанные для оперы декорации и все сделанные для нее костюмы, прося сказать о них свое мнение. <.. .>
Все время Петр Ильич высказывал свое полное одобрение, а иногда даже и восторги. Единственная просьба, о которой он заявил, касалась замены костюмов для «козачка» первого акта, так как он предполагал заменить танцовщиков танцовщицами. Впоследствии я узнал, что эта мысль принадлежала не ему, а балетмейстеру, с которым он не желал вступать в дебаты по такому малосущественному вопросу.
Уступчивый в спорах, не имеющих отношения к искусству, Петр Ильич был удивительно устойчив в своих художественных взглядах; насколько я мог заметить, он всегда придавал особенное значение замечаниям бывшего директора императорских театров И. А. Всеволожского, признавая высокую авторитетность этого лица в разрешении вопросов, касающихся искусства. Мне припоминается один факт, который ярко рисует строгость, с какою относился к себе незабвенный композитор.
Болезнь капельмейстера оперы И. К. Альтани сильно оттягивала постановку «Черевичек», а потому я решился написать Петру Ильичу письмо, в котором спрашивал его, не найдет ли он возможным доверить дирижерство своею оперой кому-либо другому. Скоро я получил ответ, в котором автор заявлял весьма категорично, что доверить судьбу своей оперы он не может никому, кроме И. К- Альтани, так как на последнего Петр Ильич всегда смотрел как на «прекрасного, опытного капельмейстера, такого, на которого нашему брату положиться можно, таких у нас до того мало, что, кроме Направника и Альтани, не знаю кого и назвать». Вот почему он отказался от услуг малоопытных, хотя бы и действительно талантливых дирижеров и решил ждать выздоровления Альтани. Но болезнь Альтани затягивалась, и Петр Ильич предложил свои услуги как для репетирования оперы, так и для дирижирования ею.