Жизнь Чайковского. Часть I (1840 — 1852)
О том, как сравнительно хорошо было братьям у Платона Алексеевича, можно судить из восклицания Пети, с которого начинается одно из писем этого периода. «Какая приятная эта неделя! Праздников куча! Воскресенье был день ангела Платона Алексеевича, нам было очень весело!» Впрочем, особенно радостный тон этого письма также объясняется и тем, что уверенность в приезде родных в декабре была как-то особенно сильна. В этом письме он спешит уже благодарить отца за то, что тот «отпустил самое дорогое, что для него есть на свете». Но в 1851 г. свидание опять не состоялось, и снова письма принимают минорный тон. В январе 1852 года, после рождественских праздников, он пишет матери. «Не так давно я играл в училище на фортепиано и начал „Соловья“, как вдруг вспомнил, как играл эту пьесу прежде. Страшная грусть овладела мною. Припомнилось, как я играл эту пьесу в Алапаеве по вечерам, а вы слушали, как четыре года тому назад в Петербурге с моим учителем, г. Филипповым, как вы со мной пели эту вещь, одним словом, вспомнилось, что это была всегда ваша любимая пьеса» (Здесь уместно сказать, что на всю жизнь Петр Ильич сохранил пристрастие к этому избитому романсу и в одном из писем позднейшего времени (в 1879 году) говорит, что считает первую часть его одной из самых «вдохновеннейших мелодий», так живучи и сильны были в нем воспоминания детства.). Однако прилив тоски по родным прошел скоро, и с того момента, как получилось известие о переезде весною всей семьи в Петербург, с тем, чтобы водвориться здесь, тон писем сделался опять бодрее.
Привожу последнее письмо этой серии целиком.
Почерк его почти взрослого и гораздо красивее, но бесцветнее того, которым П. И писал впоследствии.
Пятница, 28 марта 1852 г.
Сегодня такой день, мои прекрасные родители, что нельзя писать по-французски. Сегодня Страстная Пятница: послезавтра начнется Святая неделя. Сегодня целый день будут или читать Евангелие, или щипать шелк.
Время я провожу очень весело. Конечно, без вас, но зато Платон Алексеевич и Марья Петровна и все так добры, что нельзя выразить. Вот уж начинается весна; Нева скоро разойдется, на ней уже запрещено ходить. Когда вы получите мое письмо, то прекрасная Неива, которая отличается от нашей реки, только одной й верно разойдется. Видите, как я уже привык жить в Питере, что даже говорю, «наша Нева», «у нас», одним словом, совсем как житель Петербурга.
Но вот скоро, скоро я не буду писать вам писъмы, а буду говорить с моими Ангелами лично. Ах, как приятно будет первый раз в жизни приехать домой из Училища посмотреть на вас, расцеловать вас; мне кажется, что это будет самое большое из счастий, которые со мной случались! Вы, Зина, Саша, Поля, Толя, Модя, Лида, Настасья Васильевна, моя чудесная сестрица, тетя Настя, все эти новые лица, перемены мне будут казаться сном, я не буду верить сам себе.
В субботу Платон Алексеевич был так добр, что приехал за мной, повез на вербы, велел мне выбрать вещи, которые мне нравятся.
Прошлое письмо я вам писал: поздравляю вас с праздником, а теперь могу сказать: Христос Воскресе! и вообразите у меня такие уши, не ослиные, что я слышу, что вы мне отвечаете «Воистину воскресе». Уж вы меня как хотите браните, а яичка я вам не могу прислать, и потому вообразите, что у вас в руках яйцо, а я со своей стороны буду думать, что у меня в руке ваше яйцо. Вчера я очень был рад, что нашел между газетами такую, которая сентября месяца, а именно 14-го и что же?