Жизнь Чайковского. Часть I (1840 — 1852)
Глава XIII
В самом начале мая 1852 года вся семья Чайковских водворилась на постоянное пребывание в Петербурге, поселившись на Сергиевской улице, в доме Николаева. Не особенно большой, но очень выгодно и солидно помещенный капитал, скопленный трудами, вместе с казенной пенсией позволил Илье Петровичу оставить службу и жить на покое без тягостной разлуки с детьми.
Приезд этот совпал с временем горячей подготовки к экзаменам воспитанников Приготовительного класса в VII класс Училища правоведения. Экзамены начались 20 мая и продолжались до 28. Наш мальчик в общей сложности получил 84 балла из восьми предметов (Памятная книжка XX выпуска Уч. П р. Баллы эти распределялись следующим образом: закон Божий — 11, нем. яз. — 10, латинский — 11, география — 10, история — 9, рус. яз. — 12, арифметика — 10, франц. яз. — 11.) и оказался в первом десятке поступивших, но на казенную вакансию он не попал и был принят своекоштным.
Благополучно покончив с этой серьезной заботой, он мог всей душой отдаться так долго и страстно желанным радостям жизни в своей семье. На лето Чайковские наняли дачу Депрерадовича на Черной Речке. Подробностей этого счастливого времени, могущих интересовать нас, почти никаких не сохранилось. Главный интерес всех был сосредоточен на трех барышнях: Зинаиде Ильиничне, Лидии Владимировне и Анне Петровне (Ныне г-жа Мерклинг.) Чайковских. Последняя была привезена из Москвы Александрой Андреевной из семейства Петра Петровича. Все три девицы были одна другой очаровательнее и привлекали в дом массу молодежи, так что младшие дети были в тени.
Из трех кузин Анна Петровна была главным другом Пети. По ее словам, если не около матери, то он вечно был около нее; соединяла их любовь к проказам, в которых будущий композитор проявлял необыкновенную фантазию. Как образчик можно привести следующее: рядом с дачей Чайковских жила какая-то сварливая полька сомнительного поведения, страстная любительница индюшек. И вот Петя со своей любимицей задались целью изводить соседку. Они начинали вблизи ее птички петь дуэт «Видишь ли ты эту лодку». Индюшки принимались гоготать, а вслед затем в окне появлялась полька и осыпала проказников бранью. Это приводило их в восторг и продолжалось до тех пор, пока однажды у окна не показался какой-то усач, который сумел напугать их так, что этой выходки повторить уже было нельзя. Будучи товарищем Анны Петровны в проделках, он считал себя обязанным быть ее защитником и покровителем в других случаях. Однажды летним вечером, когда три барышни на балконе своей комнаты, бывшей наверху, перед тем, чтобы ложиться спать, поверяли друг другу тайны сердца, к ним вбежал встревоженный Петя и объявил, что Коля с братом Анны Петровны, Ильей, — юноши тщетно предъявлявшие права на ухаживателей, — подставили лестницу и подслушивают конфиденции барышень. Холодная вода, вылитая на головы двух любопытных воздыхателей, была их наказанием. Поведение нашего героя, очень благородное относительно барышень, тем не менее все-таки было маленьким предательством относительно братьев.
Я счел нужным привести эти два рассказа, как характеризующие ту склонность к злым шуткам, которая всю жизнь странным образом уживалась с необычайной добротой и великодушием у Петра Ильича. Поставить в неловкое положение, довольно жестоко подтрунить, а иногда отважиться на совершенно мальчишески дурную выходку, — до последних лет жизни доставляло ему непостижимое удовольствие. Искупал он это всегда необыкновенной откровенностью, не без примеси некоторой дозы хвастовства, с которой сознавался в злорадственных чувствах и дурных поступках. Рассказывать свои проказы, нисколько не щадя себя, ему доставляло, кажется, еще больше удовольствия, чем их проделывать. К «сердитым» господам и госпожам он особенно бывал безжалостен и в зрелом возрасте проделывал над ними вещи совершенно ребяческие.
По описанию Анны Петровны, он в то время был «мальчиком худеньким, нервным, сильно впечатлительным. Он всегда отличался ласковостью, в особенности к матери».