Жизнь Чайковского. Часть II (1852 — 1860)
Первый из них был человек с большими странностями, эпилептик, очень нервный, с резкими переходами от веселого, добродушного настроения к угрюмости и строгости. То грубый, то ласковый с большинством воспитанников, он бывал ровен только с теми, в ком какое-то особенное чутье его угадывало натуры исключительные. К ним он привязывался всей душой и держал себя с ними, как равный, рассуждал о злобах дня, выслушивал их рассказы, словом, и сам забывал, и их заставлял забывать то расстояние, которое тогда отделяло учащих от учащихся. Петра Ильича он любил как-то особенно сильно и хранил всю жизнь неизменно живейшее участие и любовь к «Чаиньке».
Владислав Матвеевич Лермонтов, с,головой, напоминавшей изображения Пугачева, был любимец всех воспитанников. Неразговорчивый, мрачный на вид, он решительно всех привязывал к себе необыкновенно простым и вместе с тем участливым отношением. Как и Герцог, он обращался с молодыми людьми по-товарищески, охотно беседуя с ними в свободные часы.
Кроме этих четырех образов, всегда поминаемых добром, Петр Ильич хранил отнюдь не столь теплое, но яркое воспоминание об отце протоиерее, Михаиле Измайловиче Богословском. Он сразу, еще в Приготовительном классе, поразил впечатлительность нашего мальчика. Воспитанники играли в саду, соединявшемся с верхним этажом внутреннего помещения вместо лестницы наружным спуском, наподобие искусственной горы. И вот, в памяти Петра Ильича осталась навсегда картина, как, однажды, наверху этого спуска появилась в светло-синей рясе благолепная фигура отца Богословского, показавшаяся ему необыкновенно прекрасной. К несчастью, вблизи впечатление его величавости и красоты в значительной мере портилось отталкивающей неопрятностью его особы. Но не одна внешность этого человека обращала на себя внимание. Во всех отношениях, из тогдашнего персонала руководителей Училища, он был, несомненно, самый выдающийся и по учености, и по талантливости, и по цельности, и по стойкости убеждений. Доктор богословия, составитель высокоценимой «Священной Истории Ветхого и Нового Завета», он был законоучителем в младших классах и профессором церковного права, логики и психологии — в старших. Конечно, преподавались им эти предметы не в одинаковой степени хорошо, а логика и, в особенности, психология скорее плохо, с точки зрения современных требований науки, но самый факт, что ему были поручены эти предметы, показывает, какой репутацией учености он пользовался.
Как человек, отец Михаил Измайлович чрезвычайно характерно обрисовывается тем наставлением, которое он преподал одному воспитаннику перед его поступлением в Училище. «Не старайся, чтобы тебя любили, — сказал он мальчику, — а старайся, чтобы тебя уважали». Сам он никогда не уклонялся от этого жизненного правила. И действительно, привязанности в молодежи он не вызывал, потому что, казалось, и сам никого и ничего не любил, кроме православия, но не уважать его было невозможно. Фанатический ревнитель церкви, он был неумолимо строг к соблюдению всех обрядов, сам исполнял их с любовью и требовал того же от других. В этом отношении он, не делая разницы между директором и последним из служителей Училища, заходил иногда так далеко, что вызывал насмешки и нарекания. Уступок здесь он не знал. (Про него рассказывают, не могу поручиться насколько верно, следующий эпизод, даже в случае его вымышленности чрезвычайно верно характеризующий его: однажды, когда Языков, вследствие какой-то размолвки, отказался, прикладываясь ко кресту, поцеловать ему руку (кстати сказать, очень нечистоплотную), о. Богословский довел это до сведения попечителя. Принц Ольденбургский сам приехал и, хотя был лютеранин, показал пример смирения строптивому генералу; последний должен был покориться, но батюшке этого показалось мало: «Вы мне поцеловали руку очень небрежно, — сказал он, — без должного благоговения к служителю алтаря». И бедный Языков должен был повторить поцелуй.) От своих духовных чад он неустанно, не принимая в соображение никаких современных условий жизни, требовал, чтобы они вели чуть не иноческое житие. Театры были «бесовскими радованиями», танцы «потехой диавола». «Как живет теперь молодой человек? — говорил он с кафедры. — Что он делает? Страшно смотреть. По субботам и канунам праздников разве идет добровольно в церковь отстоять всенощное бдение? Нет! Всунув чертову кадильницу (Папиросу.) в зубы, он на бенефис к Рахили (Общее название актрис, в память Рашели.) спешит!»