Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
Но и здесь, как в отношениях гораздо более серьезных с Кондратьевым, его пленяла не только московская старина в Николае Львовиче, но и его неизменная жизнерадостность. Так, Петр Ильич любил часто цитировать ответ старичка на вопрос: что лучше, умереть или обратиться в цепную собаку? Бочечкаров, не задумавшись, отвечал: «Конечно, лучше быть цепной собакой. Ты подумай, Пьер, как в гробу-то холодно лежать (загробная жизнь ему иначе не представлялась) — среди гофров-то! А собачка все-таки хоть и на цепи, а лежит себе и смотрит: вот пройдет чиновник на службу, вот извозчик с дамой проехал, вот можно на другую собачку полаять — хоть и маленькое, а все же развлечение... А покойничку-то и темно, и холодно, и, ах, какая скука!»
Когда Петр Ильич переехал на собственную квартиру, в 1871 г., в его ежедневном обиходе Бочечкаров стал какою-то необходимостью, и ничто не действовало на него так примиряюще и успокоительно после нескольких часов тяжелого труда, как бесконечная болтовня этого вечно сиявшего довольством старичка. Иногда, впрочем, он являлся не вовремя, тогда Петр Ильич сердился, но стоило ему произнести какое-нибудь словечко, от которого пахло Москвой до нашествия французов, как гнев таял и сменялся хохотом, работа откладывалась, и дружба восстановлялась.
Со смертью Николая Львовича, случившеюся в 1879 г., Петр Ильич никогда не мог помириться, поминал его постоянно, скучал о нем, в Москве в особенности сильно и до такой степени, что свое охлаждение к этому, столь любимому прежде городу, начавшееся в восьмидесятых годах, приписывал отсутствию Бочечкарова. За несколько дней до своей собственной смертельной болезни он долго и много рассказывал о своем любимце одному из племянников и, по словам последнего, чуть не со слезами в голосе.
Раз зашла речь о приятельских отношениях Петра Ильича в 1870 г., нельзя обойти молчанием также его знакомство и сближение с Сергеем Ивановичем Донауровым, знаменитым сочинителем романсов: «Тихо на дороге», «Только станет смеркаться немножко» и проч. Сошлись они не на музыкальной почве по той простой причине, что Донауров не только музыкантом никогда не был, но и не считал себя таковым. Прежде, когда он был элегантным атташе министерства иностранных дел и принадлежал к светскому обществу — сочинение романсов было баловством, делавшим его желанным гостем в аристократических салонах, а потом, когда невыгодную службу пришлось бросить, — очень доходной статьей, потому что издатели брали его вокальные произведения нарасхват до той поры, когда, наконец, они не вышли из моды. Как раз в то время, когда Донауров познакомился с Чайковским у Кондратьева, слава его дошла до апогея, и за каждый романс ему давали цену вчетверо большую, чем Петру Ильичу. Отлично понимая расстояние, разделявшее их на музыкальном поприще, Сергей Иванович первый хохотал над глупостью публики, но тем не менее охотно ею пользовался. Он был очень остроумный, очень образованный человек, большой знаток в старинной живописи, которую изучил основательно в свою бытность секретарем посольства в Италии. Кроме того, он недурно владел стихом, главным образом французским: впоследствии, например, ему удалось перевести «Евгения Онегина» с удивительным мастерством. К сожалению, он это сделал только отрывками. Да и вообще это была одна из даровитых русских натур, которые берутся за все, и все спорится у них, но до известного предела, где начинается настоящая, плодотворная деятельность. Тут у них чего-то не хватает, они бросают начатое, увлекаются другим и, опять не доделав, — навсегда и во всем, до фобовой доски, дальше дилетантства не доходят и умирают, не оставив никакого следа.
Круг консерваторских друзей Петра Ильича тоже расширился в этот сезон. Из Киева, где он был директором отделения Муз. общества, переехал в Москву в качестве профессора теории музыки Н. А. Губерт. Старые приятельские отношения возобновились и с годами все крепли. Кроме того, Петр Ильич познакомился с Николаем Сергеевичем Зверевым около этого же времени.