Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
IX
1872 — 1873
Тотчас по возвращении в Москву Петр Ильич переехал на новую квартиру, несравненно более просторную и комфортабельную, соответственно со средствами, которые у него в этом сезоне значительно увеличились. Кроме того, что заработок в консерватории возрос до 2300 руб., он стал получать довольно значительную сумму как постоянный сотрудник по музыкальной части в «Русских ведомостях».
Мы видели уже, какие побуждения заставили его выступить на этом поприще. К тому, чтобы продолжать свою деятельность на нем, кроме возвышенного стремления послужить своему делу, его побудило, во-первых, то, что пробы пера в минувшем году оказались удачны, вызвали внимание общества и одобрение консерваторского кружка, во-вторых, просто ему теперь, при самостоятельной жизни, необходимо было найти средство увеличить доходы. Писать фельетоны для него было таким же тяжелым, но священным долгом, как давать уроки в консерватории. Он сказал себе, что надо это делать, и, со свойственной ему в этих случаях добросовестностью, старался делать как можно лучше, но без всякой тени любви и увлечения. Тем не менее, даровитость его натуры сказалась и здесь. Писал он и интересно, и изящно в литературном отношении; мало того, общий характер статей постоянно дает чувствовать, что читатель имеет дело с образованным и серьезным музыкантом, бескорыстно и беззаветно преданным своему искусству, — но не более.
Глубоко убежденного проповедника, проводящего свою идею в искусстве, критика, с любовью и интересом старающегося на основании неуловимо тонких для обычного глаза штрихов метко и незыблемо определить значение данного произведения или художника, — в нем не видно нигде. Читая его статьи, все время беседуешь с талантливым, честным и сведущим человеком, умеющим выражаться очень приятно и понятно, сочувствуешь ему всей душой в его постоянной борьбе с невежеством и шарлатанством и вместе с ним жаждешь торжества здорового направления над увлечениями публики итальянщиной или «американскими вальсами» каких-то проходимцев. В этом смысле труды его, можно смело сказать, не пропали даром, и страдания при насиловании себя заниматься делом, в сущности, чуждым склонности, искупились вполне.
№ 192. К А. Чайковскому.
2-го сентября 1872 г. Москва.
<...> Переезжаю на новую квартиру и нахожусь в больших хлопотах по ее устройству. Выставка наша очень интересна. Завтра она окончательно закрывается.
(Адрес: на Кудринской площади против фонтана, в д. Козакова, у мучной лавки).
№ 193. Ему же.
4-го сентября.
<...> Выставка кончилась. Про оперу никаких известий нет. Я сюда приехал 15-го августа с Шиловским и время проводил очень весело.
№ 194. К М. Чайковскому.
2-го ноября.
Модя, просто совесть терзает в наказание за то, что не пишу тебе, — но что мне делать, когда симфония, которую я доканчиваю, до такой степени меня поглотила, что я не в состоянии приняться за что-нибудь другое. Это гениальное произведение (как называет мою симфонию Кондратьев) близко к концу, и как только будут расписаны партии, так сейчас и исполнится. Мне кажется, что это мое самое лучшее произведение в отношении законченности формы, качества, которым я доселе не блистал. Желательно, чтобы ты ее послушал, и вообще ты бы прекрасно сделал, если бы хотя не надолго явился в Москву после твоего черкасского пленения (М. Чайковский в это время служил судебным следователем в г. Черкассах Киевской губернии.). Шиловский поселился в Москве и купил себе прелестный барский домик, в который скоро переедет. Львович (Бочечкаров) по-прежнему шляется ко мне и сделался для меня такой же необходимостью, как нотная бумага для оркестровки симфонии. Прочел если не прекрасную, то необыкновенно тонкую шутку Дроза, «Babolain». Мой квартет произвел в Петербурге фурор.