Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
№ 227. К А. Чайковскому.
9-го марта.
<...> Насмешница судьба вот уже 10 лет кряду устраивает так, что те, кого я люблю более всего на свете, далеко от меня. Я, действительно, чрезвычайно одинок в Москве, не потому, что не с кем время проводить, а потому, что нет вокруг меня никого близкого. Если ты наблюдателен, то мог заметить, что дружба моя с Н. Рубинштейном и другими консерваторскими друзьями основана единственно на том, что мы служим в одном месте. Я имею веские доказательства того, что никто из них не питает ко мне тех чувств нежной любви, в которых я весьма нуждаюсь. Словом, мне здесь не с кем душу отвести. Отчасти, это, может быть, происходит по моей вине — я очень неподатлив на сближения. Как бы то ни было, но в припадках ипохондрии этот недостаток в близких людях очень тягостен. Всю эту зиму я, в большей или меньшей степени, постоянно хандрил и иногда до последней степени отвращения к жизни, до призывания смерти. Теперь, с приближением весны, эти припадки меланхолии совершенно прекратились, но так как я знаю, что с каждым годом или, лучше сказать, с каждой зимой они будут возвращаться в сильнейшей степени, то я решил весь будущий год отсутствовать из Москвы. Где я буду, куда я денусь — еще не знаю, но я должен переменить место и окружающую среду. Я поговорю с тобой об этом при свидании. Я попрошу тебя приехать на Страстную и на Пасху, а также и Модеста. Это тем более следует сделать, что на Святой пойдет «Опричник» и хоть для курьеза стоит посмотреть.
Ты уже из газет вероятно знаешь о смерти Лауба. Послезавтра у нас идет «Марта» для великого князя. Представь, что я теперь высидел уже несколько дней в Судебной палате.
№ 228. К М. Чайковскому.
12-го марта.
<...> Я вижу, что Н. Кондратьев преувеличенно передал тебе о моей ипохондрии. Она, действительно, порядочно меня терзала в течение всей зимы, но нисколько не повлияла на мое здоровье, которое находится в вожделенном состоянии. Теперь, с приближением весны, это прошло. Вероятно, мне пришлось писать Н. Кондратьеву в одном сильном ипохондрическом припадке, и очень может быть, что теперь, прочитав письмо, я бы раскаялся в преувеличенном описании дурного состояния духа. Ты как будто упрекаешь меня, что я делюсь конфиденциями с Н. Кондратьевым, а не с тобой. Это именно происходит от того, что хоть я его и люблю, но уж, конечно, в десять раз слабее, чем тебя и Анатолия, а с другой стороны, я отлично понимаю, что и он меня любит по-своему, т. е. настолько, насколько я не нарушаю его благосостояния, которое дороже для него и превыше всего на свете. Если бы я написал тебе и Анатолию то, что написал Н. Кондратьеву, то вы оба принята бы мои сетования слишком близко к сердцу, а Н. Кондратьев хоть и огорчился, но уж, конечно, нисколько не расстроился. То, что ты мне пишешь насчет антипатии, которую я к тебе питаю, я принимаю за шутку. Из чего ты мог вывести подобное предположение? Меня бесит в тебе, что ты не свободен ни от одного из моих недостатков — это правда. Я бы желал найти в тебе отсутствие хотя бы одной черты моей индивидуальности — и никак не могу.
Ты слишком похож на меня, и когда я злюсь на тебя, то, в сущности, злюсь на самого себя, ибо ты вечно играешь роль зеркала, в котором я вижу отражение всех своих слабостей. Ты можешь, таким образом, вывести заключение, что если я питаю антипатию к тебе, то, следовательно, такую же питаю и к себе. Ergo ты дурак, в чем я никогда не сомневался. Анатолий написал мне письмо, содержание которого весьма сходно с твоим. Оба эти письма имели на мою больную душу (квартирующую в совершенно здоровом теле) действие целительного бальзама. Ну, как, в самом деле, не проклинать судьбу, которая старательно устраивает так, чтобы я с вами не жил вместе? Я строю планы на будущую зиму, планы весьма смелые; настолько смелые, что, боюсь, не хватит смелости привести их в исполнение. Хочу всю зиму пропадать из Москвы и жить на воле. Что скажешь на это? Я скажу, нужны деньги. Откуда? Я могу надеяться на премию за конкурс, но все это неверно и непрочно... Словом, прежде чем предпринять решительные меры, я должен решить вопрос о денежных делах.
Смерть Лауба меня ужасно огорчила...