Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
Я попал с железной дороги прямо на репетицию моей симфонии. Сколько мне кажется, симфония эта не представляет никаких особенно удачно изобретенных идей, но по части фактуры она — шаг вперед. Всего более я доволен 1-ю частью и обоими скерцо, из коих второе трудно и было сыграно далеко не так хорошо, как бы оно было возможно, если бы репетиций было больше. Дело в том, что наши репетиции длятся всего два часа; правда, их три, но что можно сделать в два часа? Впрочем, общим исполнением я остался доволен. Но что, если Направник в Петербурге так же небрежно будет дирижировать ею, как и концертом?
Я погибаю от наплыва занятий. Кроме балета, который я тороплюсь окончить как можно скорее, чтобы приняться за оперу, у меня масса корректур и, что всего ужаснее, — обязанность писать музыкальные фельетоны. Вот работа, которая для меня невыносимо тяжела. Я получил на днях от Бюлова письмо с целой кучей вырезок американских газет о моем концерте. В ней говорится, что «первая часть страдает от отсутствия центральной мысли, около которой должны создаваться те рои музыкальных фантазий, которые составляют эфирную, воздушную часть целого». В финале автор этой статьи нашел «синкопы на трелях, спазмодические перерывы темы, потрясающие пассажи в октавах». Представьте, какой у американцев аппетит: при каждом исполнении моего концерта, Бюлов должен был повторять — финал! Вот чего у нас никогда не бывает.
В Москве В-мольный фортепианный концерт был исполнен в первый раз 21-го ноября в симфоническом собрании любимейшим учеником Николая Рубинштейна и Петра Ильича (первого — по классу фортепиано, второго — по классу теории музыки), Сергеем Ивановичем Танеевым. Этот молодой пианист выступил впервые публично в январе 1875 г. и исполнением неблагодарного концерта Брамса сразу привлек к себе и симпатии публики, и внимание знатоков. Тогдашний отзыв Петра Ильича, хотя, быть может, пристрастный ввиду его глубоко сердечных отношений к дебютанту, тем не менее так верно передает его настоящее отношение к этому исполнителю, что я привожу его здесь.
«Интерес седьмого симфонического собрания, — писал Петр Ильич, — усугублялся еще первым появлением на эстраду юного пианиста г. Танеева, который блестящим образом оправдал ожидания воспитавшей его консерватории. Кроме чистоты и силы техники, кроме элегантности в тоне и изящной легкости в исполнении пассажей, г. Танеев удивил всех той зрелостью понимания, самообладанием, спокойной объективностью передачи исполняемого, которые просто немыслимы в таком юном пианисте. Переняв от своего учителя превосходные приемы игры, г. Танеев, однако же, явился не копировщиком своего образца, а самобытною артистическою индивидуальностью, сразу сказавшеюся и занявшею свое место среди наших виртуозов. Если г. Танеев будет всегда находить ту нравственную поддержку, которая потребна для развития его крупного дарования, то ему можно предсказать блестящую будущность».
Второй дебют этого пианиста, выступившего в качестве исполнителя В-мольного концерта, был еще блестящее первого. По отзыву Н. А. Губерта, успеху нового произведения Чайковского «много способствовало просто мастерское исполнение г. Танеева». «Вообще концерт этот, — продолжает он, — останется надолго в памяти присутствовавших: приходилось делиться между мелодичностью, крайней элегантностью музыки концерта, художественным исполнением г. Танеева и сопровождением оркестра, входившего за капельмейстером своим, Н. Рубинштейном, в мельчайшие намерения автора».
Как сам Петр Ильич отнесся к исполнению своего концерта Танеевым, видно уже из письма его, но кроме того он печатно в отчете о третьем симфоническом собрании нарушил обычный зарок молчания, коща дело шло о его композициях, и высказал самое восторженное мнение о виртуозном таланте своего ученика. Повторяя вышеприведенные похвалы, он в этом отзыве, между прочим, говорит: «главное достоинство игры Танеева заключается в том, что он умеет до тонкости проникнуть в мельчайшие подробности авторских намерений и передать их именно так, в том духе и при тех условиях, какие мечтались автору».