Биография Чайковского. Легендарная Жанна
Окончив сочинение «Евгения Онегина», Петр Ильич сразу же намеревался создать новую оперу. Поиски сюжета не прекращались даже тогда, когда он начал писать Первую сюиту для симфонического оркестра. Наконец, к ноябрю 1878 года композитор окончательно остановился на легенде о Жанне д'Арк, волновавшей его еще в детстве. Он сам составил либретто по одноименной трагедии Ф. Шиллера в переводе В. А. Жуковского, использовав также мотивы драмы «Жанна д'Арк» Ж. Барбье и либретто оперы «Орлеанская дева» О. Мерме. Создание музыки было начато тогда же за рубежом — во Флоренции, а затем продолжено в Кларане и Париже. Несмотря на увлеченность работой над шестой оперой, Петр Ильич находил время и для занятий любимыми делами — для чтения, проигрывания музыкальных произведений, посещения концертов. Купив клавиры квартетов Моцарта и Бетховена, по вечерам он с удовольствием проигрывал их. С не меньшим наслаждением перечитывал один из своих любимых романов — «Крошку Доррит» Ч. Диккенса, «чудную, архигениальную вещь». Потрясающее впечатление на него произвели «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского своими «болезненно-нервными фигурами, более напоминающими существа из области горячешного бреда и сонных грез, чем настоящих людей». А прочитав впервые книгу Ж.-Ж. Руссо «Исповедь», был изумлен тем, как французский писатель высказывает удивительно понятные вещи, о которых Петр Ильич сам «никогда ни с кем не говорил, ибо не умел их выразить».
В одном из концертов под управлением Эдуарда Колонна Чайковский познакомился с драматической легендой (ораторией) «Осуждение Фауста». «...Что за странный человек был этот Берлиоз,— думал он.— Вообще его музыкальная натура мне скорее антипатична, и я не могу никак примириться с некоторым уродством его гармоний и модуляций. Но иногда он достигает невероятных высот». «Некоторые места „Фауста" и особенно эта поразительная чудная сцена на берегу Эльбы принадлежат к перлам его творчества. Я с трудом сдерживал вчера во время этой сцены подступавшие к горлу рыдания,— поделился он впечатлениями с Н Ф. фон Мекк.— Что за прелесть этот речитатив Мефистофеля перед усыплением Фауста и следующий за ним хор духов и танец сильфов! Чувствуешь, слушая эту музыку, как охвачен был писавший ее поэтическим вдохновением, как он глубоко был потрясен своей задачей». Другое сочинение Берлиоза — Фантастическую симфонию — композитор прослушал в концерте Жюля Паделу, французского дирижера, основателя и руководителя «Популярных коцертов» в Париже.
В марте 1879 года началась подготовка премьеры «Евгения Онегина», и Петр Ильич приехал в Москву, чтобы присутствовать на генеральной репетиции и на первом спектакле. А затем всю весну и лето он, работая над завершением партитуры «Орлеанской девы» и Первой сюиты, провел в Каменке, Низах, Браилове и Симаках.
Имение Н Ф. фон Мекк Симаки полюбилось Петру Ильичу особенно своей живописностью. Старый домик в густом саду с вековыми дубами и липами стоял на берегу реки. С балкона — чудный вид на село. Абсолютная тишина. Усадьба, окруженная полями и перелесками, где можно было совершать чудесные прогулки в полнейшем уединении. Дивное купанье. А когда тревожные предчувствия (беспокойство о здоровье родных, о судьбе своего детища — новой оперы «Орлеанская дева») волновали, нервы шалили, то самым целительным средством были длительные прогулки в лес: они всегда успокаивали, возвращали душевное равновесие. Петр Ильич любил не только радостно-солнечные, но и пасмурные, серенькие деньки. В то время стояло начало осени, которое по своей прелести было для него сравнимо только с весной. «Сентябрь с его нежно меланхолической окраской природы» наполнял душу «тихими и радостными ощущениями».
«Была минута, час тому назад,— делился Петр Ильич своим восторгом с братом Модестом,— когда я среди прилегающего к саду поля пшеницы был так подавлен восторгом, что пал на колени и благодарил бога за всю глубину испытанного блаженства. Я был на относительном возвышении; невдалеке виднелся выглядывающий из густой зелени домик мой; вдали со всех сторон — леса, расположенные на холмиках; за рекой село, откуда долетали милые деревенские звуки, состоящие из детских голосов, блеяний овец и мычаний возвратившегося скота; на западе великолепно заходило солнце, и на противоположной стороне красовалась уже полная луна. Повсюду красота и простор! Ай, ай, ай, что за минуты бывают в жизни,— ради них можно позабыть все!..»
Вдруг пришла телеграмма от Анатолия Ильича: «Вследствие служебных неприятностей выхожу в отставку. Желал бы видеть как можно скорее. Здоров». Решено: сегодня же надо ехать. В Петербурге Петр Ильич повидал своего старого отца, навестил племянницу Тасю Давыдову, помещенную в пансионат и очень горевавшую о разлуке с матерью и домом. Дела у брата уладились, теперь можно осуществить и свое давнее намерение: повидать Модеста в Гранках, затем выехать к сестре в Каменку, чтобы немного передохнуть после сочинения «Орлеанской девы», над которой трудился восемь месяцев. Ему вспомнилось, как «в очень сильной творческой лихорадке» проходили первые дни работы над оперой и как он писал тогда Модесту Ильичу: «Я принялся за „Орлеанскую дев у", и ты не можешь себе представить, как это мне трудно досталось. То есть трудность не в отсутствии вдохновения, а, напротив, в слишком сильном напоре оного. (Надеюсь, что ты не упрекнешь меня в самохвальстве.) Мной овладело какое-то бешенство: я целые три дни мучился и терзался, что материалу так много, а человеческих сил и времени так мало!.. Читая книгу (Валлона.— Г. П.) о Жанне д'Арк... и дойдя до процесса abjuration (отречения.— Г. П.) и самой казни (она ужасно кричала все время, когда ее вели, и умоляла, чтоб ей отрубили голову, но не жгли), я страшно разревелся. Мне вдруг сделалось так жутко, больно за все человечество, и взяла невыразимая тоска!»