Биография Чайковского. Исповедь в музыке
Закончив сочинение Шестой симфонии, Петр Ильич, как вспоминает его брат Модест, снова стал весел, бодр. Он словно снял груз со своей души, высказав все, что наболело,— все сомнения, противоречивые размышления, остроту воспоминаний о светлых образах тех, кого уже нет с ним.
С большим нетерпением ожидал он первого исполнения: как-то прозвучит сочинение, как будет воспринята необычная его форма, будет ли понятен слушателям замысел... А пока что продолжалась работа над Третьим фортепианным концертом. Новое произведение показалось ему слишком затянутым, и он решил сделать его одночастным. В первых числах октября партитура была готова. Остальной материал, куда вошли вторая и третья части той же «забракованной» симфонии «Жизнь», он намеревался позже переработать в другое произведение — Анданте и финал для фортепиано с оркестром. Но до отъезда в Петербург на предстоящий концерт успел записать его только в фортепианном изложении (сочинение было инструментовано и подготовлено к печати С. И. Танеевым, который исполнил его впервые, так же как и Третий концерт).
Настали волнующие дни премьеры симфонии.
Во время репетиций и на концерте Петр Ильич заметил, что сочинение не произвело того впечатления, которого он ожидал. Присутствовавшие на премьере петербургские композиторы не скрывали от автора, что симфония не имела грандиозного успеха, хотя А. К. Лядову, например, она понравилась. А. К. Глазунов вспоминает, как Чайковский с горечью жаловался на то, что «его последнее произведение недостаточно имело успеха и, по-видимому, мало понравилось музыкантам. При этом он сказал, что всегда бывал разочарован после первого исполнения своих последних сочинений, но на этот раз он был своим детищем вполне доволен».
После премьеры композитор написал П. И. Юргенсону: «С этой симфонией происходит что-то странное! Она не то чтобы не понравилась, но произвела некоторое недоумение».
Многочисленные отзывы на симфонию, появившиеся 18 октября в прессе, свидетельствовали о непонимании значения и содержания нового сочинения: некоторые из них, высказывая одобрение, ставили ее ниже других симфоний композитора.
22 октября в петербургской «Театральной газете» была напечатана рецензия Г. А. Лароша. Суждение его о Шестой симфонии и о приеме ее публикой очень знаменательно: «В новом произведении нужно прежде всего делать отличие между материалом и формой. Материал, то есть мелодия и ее контрапунктическая разработка, везде великолепен. Что касается мелодии, то у Чайковского в последние именно годы открылись какое-то особенное богатство, какое-то неистощимое обилие и страстная прелесть тем, и новая симфония в этом отношении достойно примыкает ко всему периоду. Контрапунктическая обработка со своей стороны блистает сжатою энергией и неизменною красотой; как в ловко веденном романе судьбы действующих лиц, так и контрапунктических частях h-moll'ной симфонии судьба тем постоянно интригует вас, и интерес нигде не ослабевает. Форма же несколько загадочна. „Побочная партия", то есть вторая тема первого аллегро, имеет характер небольшого самостоятельного анданте, заключена и отделена от продолжения необыкновенно прочно, с помощью многократно повторенной каденции; за нею идет какое-то драматическое бурление, вроде тех ритмических и оркестровых приемов, какими в операх изображаются народное волнение, вбегающая толпа и т. п. Потом уже начинается так называемая „разработка", то есть контрапунктически развитая средняя часть аллегро. Сама побочная партия более в оперном стиле, нежели в симфоническом. Считаю долгом прибавить, что, по моему личному впечатлению, в III части — аллегро — взаимно чуждые элементы сравнительно более сближаются и сливаются, может быть, просто потому, что мы уже успели слышать и ту и другую тему. Все же остается представление о чем-то заманчивом и в редкой степени красивом, но выступающим из симфонических рамок. Точно так же заключительная (IV) часть симфонии, адажио вместо обычного аллегро или престо, начинающаяся плавною мелодией в мажоре и оканчивающаяся в миноре, глухим morendo в самом низком регистре оркестра, как будто бы сопровождает нечто, совершающееся на сцене, например медленное угасание жизни героя; точно так же и здесь, при необычной красоте мелодии чувствуется характер не симфонический, а оперный. Нельзя сказать того же о двух средних частях симфонии, на мой взгляд (при всех красотах частей первой и последней) составляющих жемчужины партитуры. В них музыка живет на одни собственные средства и производит вполне эстетическое впечатление, не смущая слушателя представлением о сфере смешанной и пограничной с нею...