Вас. Яковлев. «Чайковский — критик» (продолжение)

2

Первые шаги Чайковского на путях критики обнаруживают прежде всего полную независимость его взглядов и в то же время глубокую преданность национальному искусству.

С теплым чувством высказывается он о творчестве молодого Н. А. Римского-Корсакова, еще совершенно не известного Москве, с полным убеждением — о достоинствах музыкально-общественной работы М. А. Балакирева — двух петербургских музыкантов, представителей передового течения в русской музыке. На первой же странице первой статьи Чайковский говорит о «пробуждающихся музыкальных инстинктах нашего богато одаренного народа», а выступая по поводу несправедливого отстранения Балакирева от руководства концертной жизнью, он заявляет: «Указывая на Глинку, как на великий образец чисто-русского художника, М. А. Балакирев проводил своею артистической деятельностью ту мысль, что русский народ, богато одаренный в музыке, должен внести свою лепту в общую сокровищницу искусства».

Упоминания имен этих двух крупнейших русских музыкальных художников вводят нас в круг тех отношений к их творческим личностям и к творческому содружеству «Могучая кучка», какие сложились у Чайковского. В публикуемой ниже беседе его, относящейся к 1892 году, композитор очень тактично и с истинным пониманием хода музыкальных событий вкратце сообщает свой взгляд на этот предмет как итог наблюдений за многие годы. В настоящее время нас прежде всего интересуют те соображения, какие были высказаны им в статьях в ранний московский период.

Москва впервые знакомится с Римским-Корсаковым по его «Сербской фантазии» в феврале 1868 года. Чайковский в самых теплых выражениях дает очерки творческой работы молодого петербургского автора, а разбор исполненного произведения, о котором высказывается с неменьшим сочувствием, он заключает словами, сделавшимися историческими: «Вспомним, что г. Римский-Корсаков еще юноша, что пред ним целая будущность, и нет сомнения, что этому замечательно даровитому человеку суждено сделаться одним из лучших украшений нашего искусства».

Чайковскому, несмотря на частую пылкость его суждений, вытекающую из искреннего, правдивого отношения к предмету, совершенно не свойственен прием захваливания и потому, когда он возвращается через ряд лет к третьей симфонии Римского-Корсакова, то с непоколебимым убеждением говорит о ее недостатках, объясняемых критиком принятым направлением творческой мысли автора в этот период (то было время «технического перевооружения» Корсакова) и характеризуемым им, Чайковским, в данном случае как «преобладание техники над качеством мыслей; недостаточность вдохновения и порыва, взамен которых: выработанность и пестрота изящных деталей, доходящая до излишества». Но тут же Чайковский тщательно отмечает и ряд достоинств симфонии: «...Римский-Корсаков выказал значительное мастерство формы, удивительное знание оркестра и способность к контрапунктической разработке тем, которой не может не завидовать всякий подвизающийся на симфоническом поприще... Местами г. Римский-Корсаков дает своему оркестру чисто волшебную звучность». Указывая в качестве примера на один эпизод интродукции, Чайковский добавляет: «Это поразительно оригинально, ново, фантастично. Перл симфонии — скерцо; здесь талантливость г. Корсакова, не стесненная губительном рефлексом... проявилась во всей своей мощи». В итоге Чайковский поясняет, что в новой симфонии, «среди множества достоинств, дают себя чувствовать и немаловажные недостатки, происходящие, впрочем, только от доведенной до крайности любви г. Римского-Корсакова к отделке деталей в ущерб общего впечатления».

Ни в том, ни в другом из приведенных нами отзывов Чайковский не позволил себе выйти из рамок беспристрастного толкования и не отнесся равнодушно к творческой судьбе автора; в его анализах сквозит мысль и чувство человека, которому дорого общее дело родного искусства.

← в начало | дальше →