М. И. Чайковский. Детские годы П. И. Чайковского
В 1837 году Илья Петрович [Чайковский] был назначен начальником Камско-Воткинского завода1 и вместе с женой водворился там. 9 мая 1838 года у них родился сын Николай и 25 апреля 1840 года сын Петр.
Положение начальника такого большого завода, как Боткинский, по внешней обстановке совершенно походило на положение богатого помещика среди своих поместий, и даже немного больше, потому что ко всем удобствам жизни: к поместительному, прекрасному дому, толпе прислуги и неограниченной власти над огромным числом людей — примешивался некоторый оттенок представительства высшей власти. У Ильи Петровича было подобие своего войска в виде сотни казаков и маленький двор из лиц привилегированных сословий, служивших на заводе. Хорошее жалование, благодаря разумной расчетливости Александры Андреевны, позволяло не только ни в чем себе не отказывать в смысле невысоких в те времена требований комфорта, но кое-что и откладывать про черный день. Особо выдаваемые на то средства широко покрывали расходы на приемы и давали простор гостеприимству, столь свойственному характеру Ильи Петровича, а его приветливость, с одной стороны, и исключительная привлекательность хозяйки, с другой, делали то, что дом их был любимейшим местом сборища всего общества Воткинска2. А общество это ничуть не носило отпечатка дикого провинциализма тогдашнего времени. Масса молодежи, приезжавшей на службу из Петербурга, и утонченно образованные семьи англичан, состоявших при заводе, заставляли забывать близость Азии и внешнюю отдаленность от центров цивилизации.
Ко времени самых ранних воспоминаний детства Петра Ильича, то есть к концу первой половины сороковых годов, семья Чайковских еще увеличилась двумя детьми: дочерью Александрой (28 декабря 1841 года) и сыном Ипполитом (10 апреля 1843 года). Кроме коренных членов семейства к нему в эту эпоху принадлежали еще: старушка — тетушка Ильи Петровича — Надежда Тимофеевна Вальцева, а также племянница его —Настасья Васильевна Попова, девушка тридцати восьми лет, и Лидия Владимировна Чайковская, только что перед этим лишившаяся матери, девочка десяти лет.
Отвлеченная заботами и уходом за младшими детьми, Александра Андреевна нашла нужным взять гувернантку для Лидии и Николая. Отправившись в Петербург для свидания с родными и падчерицей [Зинаидой Ильиничной], бывшей в Екатерининском институте, она в ноябре 1844 года привезла с собой в Воткинск Фанни Дюрбах.
Ввиду неизгладимо глубокого влияния, которое имела эта особа на Петра Ильича, я позволю себе остановить внимание читателя на ней.
Все, что можно сказать о Фанни того времени, исчерпывается тем, что она была специально подготовлена к педагогической деятельности, имела уже в этом отношении опыт, знала одинаково хорошо французский и немецкий языки, а по нравственным правилам была строгая протестантка3. <...>
Покинув Россию в пятидесятых годах, она безвыездно провела сорок с лишним лет в Монбельяре учительницей. Английская поговорка говорит: the child is father to the man (Ребенок есть отец человека — англ.).
He будет большим искажением перевести это: «молодость создает старость», и по созерцанию светлой, безмятежной старости Фанни можно судить, какая в 1844 году это была хорошая, строгих правил и сердечных достоинств девушка. Другим доказательством может служить то, что, несмотря на сравнительно не особенно долгий срок ее пребывания в семье Чайковских (всего четыре года), память о ней надолго пережила ее, и в то время как все другие, бывшие после нее, наставницы забыты, — жива до сих пор.
На наше счастье, она с необыкновенной ясностью сохранила впечатления, по ее выражению, «счастливейшей эпохи своей жизни». Ее рассказ о приезде в Воткинск характерно рисует патриархальные нравы родных Петра Ильича. «Ехали мы с г-жой Чайковской и Николаем из Петербурга около трех недель, и за время этого путешествия так сблизились, что, подъезжая к заводу, были совершенно интимны. Доброта и предупредительность г-жи Чайковской, миловидность, даже красота Николая расположили меня к моим спутникам, а строгая благовоспитанность последнего была ручательством того, что дело мне предстояло нетрудное. И все-таки я была очень смущена. Все было бы хорошо, если бы мне пришлось по приезде иметь дело только с г-жой Чайковской и ее сыном, но впереди было знакомство с совершенно неизвестными людьми и условиями жизни. Поэтому по мере приближения к цели путешествия мое беспокойство и волнение возрастали. Но когда мы, наконец, подъехали к дому, достаточно было одного момента, чтобы все мои страхи пропали бесследно. Навстречу выбежала масса людей, начались восторженные объятия, поцелуи, и трудно было в этой кучке людей отличить родных от прислуги. Неподдельная, живая радость сравняла всех; все одинаково ласково и тепло приветствовали возвращение хозяйки дома. Г-н Чайковский подошел ко мне и без всяких фраз обнял и поцеловал, как дочь. Эта простота и патриархальность отношений сразу ободрили меня и поставили в положение почти члена семьи. Я не то что приехала, а будто тоже, как г-жа Чайковская и ее сын, „вернулась домой". На другой же день утром я приступила к занятиям без малейшего волнения и страха за будущее». <...>