М. И. Чайковский. Детские годы П. И. Чайковского
Вместе с приездом хорошенькой, веселой институтки, по воспоминаниям Петра Ильича, привезшей с собою разные столичные новости по части увеселений и обычаев, оглашавшей дом звонким смехом и вскрикиванием наивной барышни того времени,— и без того веселый и гостеприимный дом стал еще веселее, еще счастливее. Новоприезжая представлялась впечатлительному мальчику какой-то феей, явившейся из мира, полного чудес и неземных прелестей. Рассказы о театрах, видеть которые казалось ему несбыточным блаженством, танцы, которым она начала их учить, устраиваемые ею живые картины — все это чаровало и волновало его воображение.
<...>Петр Ильич родился и жил в месте, где не было никакой музыки, кроме домашнего бренчания на фортепиано любителей и любительниц самого первобытного вида9. Александра Андреевна мило пела, но играла только разве танцы для детей; по крайней мере, нет никаких сведений о более серьезном репертуаре со времени ее замужества. Все остальные домочадцы Ильи Петровича и этого не умели. На беду и Фанни оказалась совсем не музыкантшей, даже не любительницей10, так что роль музыкального просветителя будущего композитора выпала на долю неодушевленного предмета — так называемой оркестрины, то есть механического органа средней величины, который Илья Петрович вывез из Петербурга вскоре после переезда в Воткинск.
По всем отзывам, оркестрина эта звучала очень хорошо. Программа валов была очень большая. К величайшему сожалению, не сохранилось никаких точных сведений о ней. По словам самого Петра Ильича, звуки оркестрины были первым его сильным музыкальным впечатлением. Он не мог вдосталь наслушаться ее. В особенности пленяло его то, что она играла из произведений Моцарта. Страстное поклонение его этому гению имело начало, по неоднократным заверениям самого композитора, в том несказанном наслаждении, «святом восторге», который он испытал в раннем детстве, слушая, как оркестрина играла арию Церлины («Vedrai carino» — «Вижу, милый») и другие отрывки из «Дон-Жуана». Кроме того, оркестрина же познакомила его с музыкой Россини, Беллини, Доницетти, и любовь к итальянской музыке, не покидавшая его всю жизнь — даже в самый разгар гонения ее в серьезных музыкальных кружках шестидесятых и семидесятых годов,— вероятно, пришла оттуда.
Необычайный слух и музыкальная память проявились в мальчике очень рано. Получив от матери элементарные понятия о музыке, он, уже пяти лет, совершенно верно подбирал на фортепиано то, с чем его познакомила оркестрина, и обнаруживал такую любовь к игре, что когда ему запрещали быть около инструмента, продолжал на чем попало перебирать пальцами. Однажды, увлекшись этим немым бренчанием на стекле оконной рамы, он так разошелся, что разбил его и очень сильно ранил себе руку. Это происшествие, маловажное само по себе, было очень значительно в жизни Петра Ильича. Оно послужило поводом к тому, что родители серьезно обратили внимание на непреодолимое влечение мальчика и решили серьезно отнестись к его музыкальному развитию. Была приглашена учительница музыки — Марья Марковна Пальчикова, впоследствии по мужу Логинова. Случилось это при Фанни, значит после осени 1844 года, по ее словам — около года после ее приезда. <...>
Из рассказов Фанни мы уже знаем о том, как в каждую свободную минуту дня ребенка тянуло к фортепиано и как этому она старалась мешать. По ее словам, ей очень мало улыбалась будущность музыканта для ее любимца, и она гораздо сочувственнее относилась к его литературным упражнениям, называя его вместе с другими шутя «le petit Pouchkine» («Маленький Пушкин»). Происходило это не только потому, что она и сама не особенно любила музыку и была в ней мало сведуща, а потому, что Фанни замечала, как последняя сильно действует на мальчика. После занятий или долгих фантазирований на фортепиано он приходил к ней всегда нервный и расстроенный. Однажды у Чайковских были гости и весь вечер прошел в музыкальных развлечениях. Вследствие праздника дети были со взрослыми. Петя сначала был очень оживлен и весел, но к концу вечера так утомился, что ушел наверх ранее обыкновенного. Когда Фанни через несколько времени пришла в детскую, он еще не спал и с блестящими глазами, возбужденный, плакал. На вопрос, что с ним, он отвечал: «О эта музыка, музыка!» Но музыки никакой не было в эту минуту слышно. «Избавьте меня от нее! она у меня здесь, здесь,— рыдая и указывая на голову, говорил мальчик,— она не дает мне покоя!»
В Воткинск изредка приезжал в гости поляк-офицер, некто Машевский. Он был прекрасный дилетант и отличался умением играть мазурки Шопена. Приезды его для нашего маленького музыканта бывали сущим праздником. К одному из них он самостоятельно приготовил две мазурки и сыграл их так хорошо, что Машевский расцеловал его. «Я никогда не видала Пьера,— говорит Фанни,— таким счастливым и довольным, как в этот день».
Вот все, что известно о состоянии музыкального развития Петра Ильича в эту эпоху его жизни.