Н. Н. Кондратьева. Воспоминания о П. И. Чайковском
У меня сохранилось яркое воспоминание о моем первом сознательном знакомстве с Петром Ильичом. Мне было в то время четыре года. Однажды зимой меня вывели на прогулку: вижу, у самого дома стоит симпатичный, ласково улыбающийся в зимнем пальто и меховой шапке, мужчина и зовет меня: «Диночка, подойди ко мне». Я протянула ему руку, он меня поцеловал, а я стала карабкаться на тумбу у тротуара, чтобы лучше разглядеть его: «Ну, прыгай, не бойся, я тебя держу крепко»,— сказал он своим чудным задушевным голосом. Этот спорт прыганья с тумбы и обратно мне так понравился, что не хотелось уходить1.
С тех пор я стала обожать Петра Ильича, и восторженная любовь к нему осталась в моем сердце до самой его смерти. Даже теперь, когда прошло столько лет и я уже состарилась, мне представляется ясное солнечное морозное утро и у подъезда нашего дома фигура незабвенного Петра Ильича, и я вижу себя маленькой девчуркой, крепко ухватившейся за его сильную руку, чтобы не упасть в снег.
После этого эпизода я просила всегда звать меня, когда приходил Петр Ильич. Я подбегала к нему, карабкалась на колени, а он начинал меня расспрашивать о всех мелочах моей детской жизни и внимательно слушал мои бесконечные рассказы.
Иногда он заходил ко мне в детскую, говоря: «Ну, показывай свои игрушки». Он знал всех моих кукол. Один раз к именинам он подарил мне маленькую, хорошенькую куколку и велел назвать ее Диной в мою честь. Эта кукла у меня хранилась долго, даже после того как я выросла большая, и я ее любила, конечно, больше всех остальных.
Петр Ильич бывал у нас каждый день. Если он почему-либо не приходил, я плакала и умоляла мать узнать, не заболел ли он, не случилось ли чего с ним. Но самым счастливым для меня временем года было лето. Петр Ильич всегда приезжал к нам в деревню, где проводил три месяца, и эта интимная обстановка еще больше привязывала меня к нему1. Наш гениальный композитор был неотразимо привлекателен в обыденной жизни. Он был так мил, так прост (особенно когда он находился в хорошем настроении духа), что забывалось, что этот человек не является обыкновенным смертным, что его окружает ореол славы, что он — гений.
Как я ждала его приезда летом, как я считала дни и часы, и какое было для меня счастье, когда отец с сияющей улыбкой входил к нам с телеграммой в руке: «Петя приезжает завтра». А на другое утро он выезжает сам встречать своего друга в уездный город в пятнадцати верстах от нас. Я же просыпалась в шесть часов, так как не была в состоянии спать от радостного возбуждения. А приходилось лежать смирно до положенного для вставания часа. А как пробьет восемь часов, я вскакивала, одевалась в пять минут и бежала во флигель посмотреть: все ли приготовлено для Петра Ильича. У него были свои две комнаты, в которых никто не жил, кроме него. Я обходила все уголки и летела в сад за цветами, собирала большие букеты и ставила в заранее приготовленные вазы. Петр Ильич обожал цветы, особенно ландыши. Если ландыши уже прошли, я заменяла их жасмином, который он тоже очень любил, сиренью, душистым горошком и другими цветами, расставляла вазы, чтобы было красиво, а одну ставила обязательно на столик у его кровати. Все готово, меня уже давно зовут и сердятся, что ушла без спроса, но ради торжественного дня меня прощают, и я сажусь за чайный стол.
В это утро я не в состоянии сосредоточиться как следует. За уроками отвечаю невпопад, рассеянно слушаю гувернантку и все поглядываю на часы Но ждать еще долго: приедет он не раньше четырех, к обеду. Я ничем не могу заняться; наконец, беру книгу и делаю вид, что читаю; но ничего не понимаю из прочитанного. Но вот уже три часа, и я сажусь на свой наблюдательный пост: в моей детской большое итальянское окно, из него хорошо видна дорога через плотину, по которой приезжают к нам. Начинаются минуты томительного ожиданья. Наконец вижу: показывается знакомая коляска, запряженная тройкой вороных, и в ней три фигуры: отец, дорогой Петр Ильич и его слуга. С криком «едет, едет» я бросаюсь через залу на подъезд и замираю в ожидании. К воротам приближается экипаж, и Петр Ильич ласково раскланивается направо и налево со служащими, которые все его обожали. Тройка, гремя бубенцами, катит к подъезду. Петр Ильич легко прыгает с подножки и быстро поднимается по ступенькам. Его встречают с радостными восклицаниями моя мать, гувернантка, наши родственники, гостящие у нас, и я. Он со всеми приветливо здоровается, начиная с хозяйки, а когда очередь доходит до меня, он обнимает, крепко целует меня и рассматривает: «Ну, покажись, Диночка, как ты выглядишь? О, да как ты выросла, совсем стала большая девочка! Ну, рада ты видеть своего Петеньку? Я надолго к вам приехал, мне надо много работать, а я нигде не могу так работать, как здесь. А теперь пойду с наслаждением выкупаюсь, и за стол; я голоден как собака!» — «А у нас сегодня Диночка заказала Ваши любимые пирожки, цыплят, спаржу, мороженое — все ваши блюда»,— говорит мать. «Ну спасибо, голубчик, поем с аппетитом после купанья. Как я рад быть среди вас, моих дорогих, любимых». И весело улыбаясь, он идет к себе.