А. К. Глазунов. Мое знакомство с Чайковским
Чтобы найти характеристику творчества великих русских композиторов, я сравнил бы Бородина с домосковским князем- витязем, Мусоргского с вдумчивым поселянином, Римского-Корсакова с былинным чародеем, а Чайковского с русским барином тургеневского душевного строя. Чайковский обожал деревню, любил и знал с своей точки зрения народ. Он умел с ним обращаться, и его все и повсюду любили. В 1895 году я приехал в Клин, чтобы посетить дом, где жил Чайковский10. Помню, как ямщики чуть не передрались, когда я объяснил цель моей поездки. Я остановился на одном из них, которого прозвище было — «убивец». Он оказался разговорчивым и наблюдательным, рассказал про прогулки Чайковского по бульвару с «книжечкой в руках», в которую от времени до времени что-то вписывал. Хвалил его доброту. Прощаясь со мною, «убивец» вдруг задал мне вопрос: знал ли я [Чайковского], и правда ли, что покойный был «составителем всероссийской музыки»? Все это было вполне правдоподобно, и я ответил утвердительно.
О другом случае мне рассказала моя покойная тетка. Она приехала на станцию Подсолнечную [близ Клина] и села за столик в ожидании поезда. Она заметила приютившегося в уголку седого красивого старичка, как она выразилась, и подозвала железнодорожного сторожа, которого давно знала, чтобы спросить, кто ее сосед. Сторож ответил, что это знаменитый Чайковский, который хотел купить усадьбу на Подсолнечной. Тетка моя поручила сторожу передать Чайковскому, что она очень хотела бы с ним познакомиться. На это сторож ответил: «И не думайте, барыня, они больше с нашим братом разговаривать любят»,— и знакомство так и не состоялось.
Чайковский довольно сдержанно относился к расточаемым ему похвалам, но огорчался, читая, например, неблагоприятные про себя печатные отзывы. Он чутко прислушивался к настроению окружавших его. На другой день после первого представления «Чародейки», не имевшей успеха, он был в гостях у Н. А. Римского-Корсакова11. Большинству лиц, бывших у последнего, опера мало понравилась, но Петр Ильич при своем появлении сразу вывел присутствовавшего хозяина и его гостей из затруднительного положения, сказав: «Опера моя провалилась, и я просил бы о ней сегодня не говорить».
В восьмидесятых годах, да и позже композиторы кружка Балакирева, мало-помалу уже начинавшего распадаться, Балакирев, Бородин, Кюи и Римский-Корсаков (Мусоргского я не застал: он выбыл из строя в 1881 году.) относились к Чайковскому, как я уже упоминал, с какой-то чисто партийной сдержанностью, а приверженцы кружка даже с некоторой враждебностью и нетерпимостью. Бывали исключения. Н. А. Римский-Корсаков, впоследствии оценивший и полюбивший «Пиковую даму», выразил мне однажды сожаление, что не успел при жизни Чайковского высказать ему этого, и при этом прибавил: «Наверное, ему было бы приятно выслушать мой отзыв, как о лучшей его опере».
Со своей стороны Петр Ильич относился к музыке композиторов новой русской школы несколько безучастно12, как и к творчеству Листа и Вагнера, будучи по натуре чуждым их направлению и принципам. Мне казалось, что душа его больше тяготела к творчеству А. Г. Рубинштейна, хотя Петр Ильич нередко порицал недостатки фактуры и небрежность его письма. Чайковский, тем не менее, похваливал «Попиньку» из «Бориса Годунова», высоко ставил первую часть Второй бородинской симфонии и хор поселян из «Игоря», восхищался мастерством Римского-Корсакова. К сочинениям Цезаря Антоновича Кюи Чайковский относился скорей отрицательно и недолюбливал его как композитора и как музыканта-критика, причинившего ему немало огорчений13.
Относительно себя скажу, что мои взгляды в искусстве расходились со взглядами Чайковского. Тем не менее, изучая произведения его, я усмотрел в них много нового и поучительного для нас, молодых в то время музыкантов. Я обратил внимание на то, что, будучи прежде всего лириком-мелодистом, Петр Ильич внес в симфонию элементы оперы. Я начал преклоняться не столько перед тематическим материалом его творений, сколько перед вдохновенным развитием мыслей, темпераментом и совершенством фактуры.
Творчеством моим Чайковский интересовался, отмечал и приветствовал успехи в нем, но ждал от меня большего в будущем14. Так как знакомство мое с ним было кратковременно и длилось всего [девять]15 лет, а тесная дружба еще менее, он имел возможность услышать лишь немногие произведения мои до Первого концертного вальса, который ему понравился. Чуть ли не в первый вечер нашего знакомства Петр Ильич сказал, мне, что он просматривал мой Первый струнный квартет, только что напечатанный, в котором один эпизод в третьей части так понравился ему, что он несколько тактов переписал в свою записную книжку16. Он знал Третью мою симфонию, ему посвященную. Многое в ней он одобрял и не раз заставлял меня играть на фортепиано Scherzo из нее. Когда я спросил его, какой главный недостаток в моих произведениях, то он ответил: «Некоторые длинноты и отсутствие пауз». Впоследствии, когда Петра Ильича не стало в живых, я всегда дорожил [его мнением], помнил слова его и в дальнейшем своем творчестве старался руководствоваться ими17.