Ф. А. Шуберт. Из воспоминаний первого директора Национального театра
Петр Ильич Чайковский приехал в первый раз в Прагу1 во времена полного расцвета популярных концертов «Умелецкой беседы»2. Он прибыл по приглашению «Беседы», чтобы дирижировать концертом. Его имени — передового русского оперного композитора — было достаточно, чтобы вызвать всесторонний интерес к его приезду.
Итак, 12 февраля 1888 года в три часа пополудни на пражском вокзале собрались не только представители «Умелецкой беседы» и ее музыкальной секции во главе со старостой «Беседы» Й. Стракатым, но и члены Русского кружка, председателем которого был депутат доктор Й. Вашатый, некоторые другие чешские «славяне», студенчество и несколько дам.
От Национального театра меня сопровождали оба капельмейстера— гг. А. Чех и М. Ангер. Мы не могли не присутствовать при первом вступлении Петра Ильича на пражскую землю. Заранее было решено, что Чайковский будет дирижировать не только популярным концертом, но также концертом в Национальном театре и одновременно поставит впервые на сцене свой балет «Лебединое озеро». Это было сделано для того, чтобы ему не пришлось совершать столь длительное путешествие только из-за одного концерта; кроме того, мы могли с честью принять его в главном по тому времени и в глазах всего чешского народа почетном месте.
Уже при первой встрече, я бы сказал, с первого взгляда, Петр Ильич очаровал нас всех. Его искренность, переходящая порой в сердечность, открывала ему сердце каждого, кто мог обменяться с ним хотя бы несколькими словами. При этом видно было, что Чайковский не только всей душой музыкант, но и человек образованный и светский. Уже давно известно, что у тех, кто живет интенсивной жизнью музыканта, нервная система намного чувствительнее и возбудимее. Это вскоре можно было заметить и у гостя. Любая мелочь, более или менее приятная, запечатлевалась в его душе гораздо глубже, чем у других. Но и впечатления, нередко мгновенные, мимолетные, быстро сменяли одно другое, едва душу композитора затрагивало что-то новое.
Чайковский был в восторге от оркестра Национального театра, блестящий успех обоих концертов3 радовал его, внимание было ему приятно. Его в высшей степени поразила опера Сметаны «Либуше»4. <...>
На банкете, устроенном в его честь саксонским двором, у него было превосходное настроение5. Еще в предшествующие дни — концерты состоялись 19 и [20]6 февраля — я заводил с ним речь о том, что хорошо было бы познакомить чешский музыкальный мир не только с его концертными сочинениями, но также и с некоторыми из его новых опер. Кроме «Орлеанской девы» до того времени ни одна на чешском языке не исполнялась, а сама «Орлеанская дева» ставилась не в Национальном театре, а на сцене Временного театра в 1882 году. Банкет был самым подходящим моментом, чтобы договориться об этом деле с маэстро. Чайковский очень понравился нам, и не хотелось, чтобы он сразу забыл о Праге.
Я высказал надежду, что вскоре мы снова увидим маэстро в Праге как дирижера какой-нибудь его оперы.
— Не желайте этого,— сказал с улыбкой Чайковский,— я бы потерпел неудачу: операми я дирижировать не умею.
Послышались возражения, но маэстро стоял на своем.