Ф. А. Шуберт. Из воспоминаний первого директора Национального театра
Присутствовавшие на приеме (насколько помню, доктор А. Дворжак, й. Розкошный, Эм. Хвала, профессор О. Гостинский, профессор Доланский, члены комитета и музыкальной секции «Умелецкой беседы», дирижеры Национального театра, доктор Вашатый и другие гости) только теперь узнали, о чем идет речь, и сразу зазвенели бокалы, пили за премьеру оперы «Евгений Онегин» в Праге и за новый приезд композитора.
Никто из них не знал музыку «Онегина». Было лишь известно, что опера представляет собой ряд отдельных сцен, написанных по известному произведению Пушкина. <...>
Так под звон бокалов «Евгений Онегин» был принят к постановке в Национальном театре. Все остальное шло обычным путем, и в ноябре того же года мы встречали в Праге приехавшего на премьеру Петра Ильича Чайковского9.
В подготовку спектакля было вложено немало труда. Распределение ролей между г-жой Лаутереровой, гг. Бенони, Флорианским и целым рядом молодых артистов, так же как и поручение музыкального руководства главному капельмейстеру Адольфу Чеху и сценической постановки режиссеру Шмаге, было очень удачно. За эскизами для костюмов мы обратились к «первоисточнику» — Петербургской императорской опере. Премьера имела блестящий успех10. И хотя к последующим спектаклям публика не проявила живейшего интереса, со временем произведение нравилось все больше и больше и вскоре завоевало пражскую публику настолько прочно, что остается и в наши дни одной из любимейших опер в репертуаре Национального театра.
Большой успех «Онегина» заслуживает особого внимания еще потому, что опера, действительно, представляет собой ряд сцен, а не музыкальную драму. Но глубоко драматический характер романа в стихах Пушкина наложил заметный отпечаток и на его сценическую версию. Удивительно мелодичная музыка Чайковского, танцы, превосходное исполнение, получившее одобрение критики и композитора,— все это вместе взятое способствовало тому, что «Евгений Онегин» стал любимой оперой, которую впоследствии публика продолжала с удовольствием слушать11.
Во время премьеры «Онегина» главному дирижеру Национального театра выпала несколько необычная роль — роль суфлера. Петр Ильич, заявив, что в дирижировании операми он не чувствует себя уверенно, был объективен. Это, действительно, было для него непривычно, и он все внимание устремил главным образом на оркестр, не очень заботясь о сцене. Чтобы избежать неожиданных осложнений, первый дирижер сел в суфлерскую будку и участвовал в спектакле точно так же, как это делают итальянские оперные суфлеры, которые не только суфлируют, но и показывают вступления певцам и дают все прочие необходимые указания. Он отличался от них лишь тем, что не был виден публике.
На репетициях и особенно во время спектаклей композитор очень волновался и как заядлый курильщик выходил после каждой сцены, чтобы выкурить сигарету. В нашем театре, особенно после роковой «эпидемии» — ряда пожаров, происшедших в восьмидесятых годах прошлого века, курение не было в моде, более того — по правилам внутреннего распорядка, принятого в театрах, оно было строго запрещено. Но так как Чайковский был слишком страстным курильщиком, он удалялся в комнатку дирижера около оркестра и там при открытом окне — в декабре—вместе с оркестрантом паном Кноутом курил сигареты, попивая минеральную воду с коньяком. Об этом, правда, никто не знал.
Чайковский искренне радовался исключительному успеху «Евгения Онегина». Стало очевидно, что произведение получило признание и вне России прежде всего благодаря своим чисто музыкальным достоинствам, а не только из-за текста, близкого сердцу русского народа.
Композитору это, разумеется, было очень приятно и в известной мере воодушевляло его.