И. П. Прянишников. П. И. Чайковский как дирижер
— То есть как это?
— А так, что я поступаю на весенний сезон в Москве дирижировать в вашу труппу.
— Я все-таки не понимаю.
— Что ж тут непонятного? Мы с Прибиком (наш постоянный дирижер) разделим между собою оперы, назначенные к постановке в Москве; я буду дирижировать всеми спектаклями назначенных мне опер, а он пускай дирижирует своими; я буду исполнять все обязанности оперного дирижера и поверьте, что буду исполнять их добросовестно. Так в списке вашего товарищества и объявите в Москве мое имя в числе двух дирижеров.
Можно представить себе общий восторг и нашу благодарность добрейшему Петру Ильичу.
Из большого репертуара нашего театра я предложил Чайковскому выбрать те оперы его сочинения, которыми он хочет дирижировать, но он восстал против этого, говоря, что ему собственные оперы слишком уж надоели, да кроме того он хочет показать, что может дирижировать не только собственные сочинения (подлинные его слова).
Из восьми назначенных для Москвы опер он выбрал себе три: одну свою — «Онегина» — и две чужие, по его словам наиболее любимые им: одну русскую — «Демона» [Рубинштейна] и одну иностранную — «Фауста» [Гуно]. Правда требует сказать, что менее знакомые оперы, как, например, «Князя Игоря» [Бородина], «Маккавеев» [Рубинштейна], он побоялся взять на себя.
В Москве, в предварительном анонсе нашего сезона в театре Шелапутина, в списке артистов так и было напечатано:
Дирижеры: П. И. Чайковский и г. Прибик.
Теперь не помню, сколько раз были поставлены в течение месяца три оперы, дирижируемые Петром Ильичом, но во всяком случае каждая — не менее трех раз, и нечего говорить о том, что в каждом спектакле с его участием театр бывал переполнен публикой, а также о тех овациях, которые делали ему всякий раз как публика, так и артисты6.
Все фортепианные и оркестровые репетиции своих опер Чайковский производил сам, как самый старательный дирижер, аккуратнее всех артистов являясь по моим повесткам на репетиции и спектакли.
Может быть, правда, что прежде, как он сам писал в письме ко мне, Чайковский терялся при дирижировании операми, но, вероятно, это происходило вследствие того, что он, как это бывает обыкновенно, дирижировал своими операми, довольствуясь личным управлением одной или двумя последними оркестровыми репетициями, вся же подготовительная работа делалась не им, следовательно, он не мог достаточно узнать силы оркестра, а главное — примениться к певцам, не знал особенности каждого из них. Смею уверить, что у нас, проведя сам все фортепианные и оркестровые репетиции, ознакомившись вполне со своими исполнителями, Петр Ильич совершенно уверенно и вполне удобно для артистов дирижировал не только свои, но и чужие оперы, и думаю, что только из скромности и излишнего недоверия к себе не выбрал более трудных опер. Мало того,— в таких известных и установившихся уже операх, как «Демон» и «Фауст», он сумел найти новые и в высшей степени художественные оттенки. На замечания о новизне этих нюансов он всегда отвечал: «Может быть, и принято исполнять иначе, но я так чувствую эту фразу»7.
Здесь кстати будет отметить одну особенность, а именно, что все репетиции и спектакли Петр Ильич дирижировал стоя, так что для него было понижено дирижерское возвышение, и он даже просил совсем убрать стул. Он объяснял это привычкой дирижировать концертами и говорил, что сидя в оркестре на стуле, он чувствует себя до того связанным, что положительно теряет всякую способность увлекаться и вполне отдаваться своему делу.
Припоминаю случай, бывший на одном из его спектаклей, и хотя он и не касается музыкальной деятельности Петра Ильича, но интересен, как рисующий спокойствие и хладнокровие его в минуту опасности.
Для пояснения надо сказать, что в театре Шелапутина единственный маленький выход из оркестра, и то под сцену, был устроен так неудобно, что в случае пожара наибольшая опасность грозила музыкантам и дирижеру, так что вряд ли многим из них удалось бы спастись. Как нарочно, на одном из спектаклей с участием Чайковского, а именно во время исполнения третьего действия «Фауста», откуда-то распространился в переполненной публикой зрительной зале маленький запах гари. Сперва публика, хотя и переглядываясь, сидела спокойно, но на беду два господина в первом ряду тихонько встали и пошли к выходу, тогда их примеру последовали другие, а после этого уже весь партер заволновался. Вдруг кто-то крикнул: «Пожар!» — вся публика вскочила и в панике бросилась к дверям. Пока мне удалось со сцены успокоить всех, заявив, что никакого пожара нет, что неизвестно откуда явившийся запах гари совершенно случайный, пока публика и .музыканты уселись на свои места, прошло довольно много времени. И во время всей этой паники Петр Ильич даже не сошел со своего места, а, повернувшись лицом к публике и скрестив руки, спокойно ожидал, пока окончился весь этот переполох и пока я ему сделал знак, что можно продолжать исполнение.