Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
№ 153. К М. Чайковскому.
24 июня, Соден.
<...> Жизнь ведем однообразную и, по правде сказать, скучаем, но зато здоровье мое в отличном состоянии. Щелочные ванны чувствительно на меня хорошо действуют, да кроме того, и образ жизни чрезвычайно полезен. Живу праздно, да и охоты работать нет никакой. На днях в Ман-гейме был большой фестиваль по случаю столетней годовщины Бетховена. Он продолжался дня три, и мы там были. Программа была весьма интересная, а исполнение удивительное. Это был съезд нескольких оркестров из рейнских городов. Хор состоял из 400 человек. Такого превосходного и могучего хора я еще никогда не слыхал. Дирижировал известный композитор Лахнере. Между прочим, я в первый раз слышал очень трудную по исполнению «Missa solemnis» Бетховена. Это одно из гениальнейших музыкальных произведений. Зато других музыкальных удовольствий ужасно мало. Оркестр в Содене невелик, играет очень недурно, но программы ужасны. Мы с Володей заставили выучить «Камаринскую» Глинки, которую они будут играть завтра в первый раз.
Ездил в Висбаден на свидание с Н. Рубинштейном. Застал его проигрывающим в рулетку свои последние рубли. Это не мешало нам провести очень приятный день. Он не унывает и убежден, что не уедет из Висбадена, не сорвав банка. Я очень тоскую по тебе и всем нашим.
№ 154. К А. Давыдовой.
24 июня, Соден.
<...> Ежеминутно и с ожесточением думаю о проведенном в прошлом году лете. Вспоминаю все подробности этого чудного времени и бешусь при мысли, что не могу провести с вами хотя несколько бы дней.
Господи, что бы я дал, чтобы внезапно очутиться в Большом лесу!! Воображаю себя, тагцупщм сухие ветки, листья и прутья для костра; вижу на пригорке тебя с Левой, детьми, окружающими скатерть с самоваром, хлебом и маслом; вижу отдыхающих лошадей, обоняю запахи сена, слышу милые детские крики. Какая все это прелесть! Пожалуйста, при поездке в лес устройте в честь меня громадный костер!..
По живости и яркости красок воспоминания о милом минувшем, по приемам выражения своей любви к нему в этом отрывке из письма 30-летнего человека сквозит ребенок 1851 года, в своих письмах вспоминающий все подробности жизни в Алапаеве.
№ 155а. К М. Чайковскому.
12 июля, Интерлакен.
<...> Мы уже третий день находимся в Интерлакене, где проживем, вероятно, месяц, и откуда я намерен сделать экскурсии по Швейцарии. При известии о войне все стали стремительно спасаться из Содена в Швейцарию. Наплыв путешественников так велик, что многие не находили места в поездах и отелях. Чтобы избежать этой кутерьмы и замедлений, происходивших оттого, что вместе с пассажирами везли и войска к французской границе, мы с Володей сделали большой круг через Штутгарт и Констанцское озеро. Тем не менее и по этой дороге было ехать очень неудобно и беспокойно. Из Франкфурта ехали с нами баварские и виртембергские рекруты, вследствие чего мы очень опаздывали. Теснота в вагонах была невообразимая, еду и питье доставить было очень трудно. Но, слава Богу, доплелись до Швейцарии, и здесь все идет обыкновенным порядком. Моденека, я не в состоянии тебе описать, что я испытываю, находясь среди самой величественной природы, какую только можно себе представить. Восторгам и удивлению нет пределов. Как угорелый, я бегаю, не испытывая никакой усталости. Володя, который к природе равнодушен и который с самого приезда в Швейцарию интересуется только узнать, где же, наконец, швейцарский сыр — очень насмехается надо мной. А что же будет, когда я дня через три пойду бродить пешком по горам, ущельям, ледникам?!!
Я вернусь в Россию в конце августа.