Жизнь Чайковского. Часть IV (1866 — 1877)
Я сказал уже, что в Байрет съехались представители всех цивилизованных национальностей. Действительно, в первый же день моего приезда я имел возможность увидеть целую массу известных представителей музыкального мира Европы и Америки. Впрочем, нужно оговориться. Самые веские музыкальные авторитеты, первостепенные знаменитости блистают полнейшим отсутствием: Верди, Гуно, Тома, Брамс, Антон Рубинштейн, Рафф, Иоахим, Бюлов — в Байрет не приехали. Из очень знаменитых виртуозов, не говоря о Листе, который находится с Вагнером в отношениях ближайшего родства и долголетней дружбы, можно указать только на нашего Н. Г. Рубинштейна. Кроме него, из русских музыкантов я видел здесь гг. Кюи, Лароша, Фаминцына, а также профессоров нашей консерватории г. Клиндворта, как известно, сделавшего фортепианное переложение всех четырех опер, составляющих тетралогию Вагнера, и г-жу Вальзек, преподавательницу пения, хорошо в Москве известную.
Представление «Золота Рейна» состоялось, согласно объявлению, в воскресенье, 1-го августа, в 7 часов вечера. Оно продолжалось без перерыва два с половиною часа. Следующие три оперы: «Валькирия», «Зигфрид» и «Гибель богов» шли с часовыми перерывами и занимали время от 4-х до 10-ти часов. По болезни певца Беца «Зигфрид» вместо вторника шел в среду, и, таким образом, вместо четырех дней первая серия заняла пять. Начиная с трех часов, пестрая толпа приехавших в Байрет артистов и любителей предпринимала свое движение по направлению к театру, который, как я сказал выше, находится в значительном отдалении от города. Это была едва ли не самая тяжелая минута дня, даже и для тех немногих, которым удавалось пообедать. Дорога не защищена от лучей палящего солнца, да вдобавок идет в гору. В ожидании начала представления толпа ищет тени или добивается кружки пива в одном из ресторанов. Тут возобновляются старые и делаются новые знакомства, со всех сторон слышатся жалобы на неудовлетворенный голод, идут разговоры о предстоящем или состоявшемся накануне представлении. Ровно в четыре часа раздается фомкая фанфара. Вся толпа устремляется в театр. Через пять минут все уже заняли свои места. Снова слышится фанфара, говор и шум умолкают, газовые лампы, освещающие зал, внезапно тухнут, весь театр пофужается в глубокий мрак, из глубины сидящего в яме оркестра раздаются красивые звуки прелюдии, занавес раздвигается, и начинается представление. Каждое действие длится полтора часа. Затем следует первый антракт, довольно мучительный, так как выйдя из театра, очень трудно найти местечко в тени: солнце еще высоко на небе. Второй антракт, напротив, составляет одну из лучших минут дня. Солнце уже спустилось к горизонту, в воздухе начинает чувствоваться вечерняя свежесть, кругом лесистые холмы и вдали хорошенький городок представляют отдохновительное зрелище. В 10-м часу представление кончается, и тут начинается самая упорная борьба из-за существования, т. е. из-за места за ужином в театральном ресторане. Потерпевшие неудачу стремятся в город, но там разочарование еще ужаснее. В отелях все места заняты. Слава Богу, если найдешь кусок холодного мяса и бутылку вина или пива.
Я видел в Байрейте одну даму, супругу одного из самых высокопоставленных лиц в России, которая во все свое пребывание в Байрете ни разу не обедала. Кофе был все время ее единственным питанием».
№ 266. К М. Чайковскому.
Вена. 8-го августа 1876 г.
<...> Байрейт оставил мне во тяжелое воспоминание, хотя для моего артистического самолюбия там произошло многое для меня лестное. Оказалось, что я совсем не так мало известен в Германии, да и других заграницах, как думал. Тяжелое это воспоминание, потому что суета там была все время невообразимая. Наконец, в четверг все кончилось, и с последними аккордами «Гибели богов» я почувствовал как бы освобождение из плена. Может быть, «Нибелунги» очень великое произведение, но уж, наверно, никогда растянутее и скучнее этой канители ничего не было. Нагромождение самых сложных и изысканных гармоний, бесцветность всего, что поется на сцене, бесконечно длинные монологи и диалоги, темнота кромешная в театре, отсутствие интереса и поэтичности сюжета — все это утомляло нервы до последней степени. Итак, вот чего добивается реформа Вагнера! Прежде людей старались восхищать музыкой — а теперь их терзают и утомляют.