М. И. Чайковский. Детские годы П. И. Чайковского
К переутомлению от занятий надо прибавить утомление от наплыва сильных художественных впечатлений.
Из корреспонденции всех членов семьи с Фанни видно, что детей возили часто в театр, преимущественно в оперу и балет, что у Чайковских часто бывали гости.
Если любительское пение и игра на фортепиано так бередили нервы будущего композитора, что долго после он не мог отогнать преследовавших его, как галлюцинации, музыкальных воспоминаний, если звук механического органа пленял его, то как отозвались в нем впервые услышанные здесь звуки большого оркестра, как они должны были восхитить и вместе с тем болезненно глубоко задеть его впечатлительность!
В результате расстройство физическое выражалось не только в худобе и бледности, но и в частых заболеваниях; хождение в пансион стало очень неаккуратным. Кроме того, как необходимое следствие наступила и моральная перемена. Петя сделался раздражителен, капризен, неузнаваем.
В начале декабря оба мальчика заболели корью. У Николая она прошла нормально, и по выздоровлении он возвратился в школу. Не то у второго брата.
Эта болезнь довершила его нервное расстройство. До сих пор неуловимое посторонним взглядом, оно проявилось в сильных припадках. Доктора определили страдания спинного мозга. К несчастью, в имеющемся у меня биографическом материале нет никаких более подробных указаний относительно этой болезни, но из того факта, что по настоянию докторов всякие занятия были безусловно запрещены на неопределенное время и что наш больной к ним не возвращался почти до июня месяца 1849 года,— можно судить, до какой степени родители были встревожены и как страшны были самые припадки.
Вовремя принятые меры, полный покой и полная свобода оказали спасительное действие на физическое здоровье мальчика, но характер его вернуться к прежней ясности и ровности уже не мог. Раны зажили, но рубцы остались. В начале 1849 года Илья Петрович получил назначение управляющего Алапаевскими и Нижне-Невьянскимн заводами наследников Яковлева.
Определив старшего сына в частный пансион Гроздова для приготовления к поступлению в Горный корпус, он вместе с остальной семьею выехал из Петербурга на место нового служения и прибыл туда в середине мая. <...>
К концу мая жизнь вошла в свои рамки. «Мы проводим время без скуки,— пишет Лидия своей бывшей гувернантке.— Утром мы учимся у Зины до полудня, потом мы работаем, по вечерам читаем, а иногда . . . танцуем или поем под музыку Пети. Он очень мило играет, можно подумать — что взрослый человек. Нельзя сравнить его теперешнюю игру с игрою на Боткинском заводе».
Удаление из столицы, деревенская обстановка, укрепив внешние силы нашего мальчика, не убили ни лени, ни капризов, ни раздражительности. Напротив, и то, и другое, и третье становится чуть ли не сильнее еще, потому что все вокруг вызывает сравнение с идеализируемой жизнью Воткинска, а Алапаевск уступает во всем. Во-первых, Петя одинок: нет Коли, нет Венички, а Лидия хоть и здесь, но уже на положении барышни и вышла из товарищества, сестра же Александра и Ипполит не доросли до него12. Во-вторых, место Фанни занимает сравнительно нелюбимая Зинаида Ильинична. В-третьих, душевное спокойствие его затуманивается чувством ревности: и мать, и вся семья скучают по Николае; затем, каждое письмо из Петербурга приносит радостные известия о его успехах в науках и поведении. Все восхищаются, у всех на языке сравнение младшего брата со старшим и не в пользу первого, потому что учение его в это время с такой плохой учительницей, как Зинаида Ильинична, идет плохо, в поведении же он всегда на глазах, малейшие проступки и шалости налицо и «12 с крестиками» ему добиться почти невозможно.
По словам Настасьи Васильевны, «он здоров и мил», но в моральном отношении «Пьер неузнаваем,— пишет Александра Андреевна,— он стал ленив, не учится совсем и часто огорчает меня до слез». Пристрастная «сестрица» и та констатирует, что характером он очень изменился. Эта перемена настолько должна была быть разительна, что посторонние люди узнают о ней. Приятельница Фанни, Эмилия Ландражен, пишет: «То, что я узнаю о Пьере Чайковском, меня очень огорчает ... и я не могу себе представить, чтобы его характер, обещавший так много благородных чувств, мог измениться. Я воображаю, как родители сожалеют, что вы больше не при их детях. В особенности бедняжка Пьер много потерял в этом, и я нисколько не удивляюсь, что он делает менее успехов потому, что воспитание, которое вы ему давали, никто не сумел поддержать». <.. .>