Н. Н. Кондратьева. Воспоминания о П. И. Чайковском
Как хорошо было в поле, на просторе, среди желтеющих нив! Я забегала вперед, рвала цветы, собирая большой букет для моего Петеньки. Он шутил, смеялся, изредка спрашивал: «Ты не устала, Диночка, не хочешь домой? Скажи правду». Но я, конечно, отнекивалась и с жаром уверяла его, что готова идти на край света с ним. Нагулявшись вдоволь, мы возвращались домой, где нас ожидали все на балконе к вечернему чаю.
Мы проголодались и с большим аппетитом отдавали честь простокваше и домашним печениям, на которые наш повар был мастер. Петр Ильич поглядывал на меня, смеялся и говорил: «Ты спать хочешь, я вижу, Диночка, покойной ночи». Мне не хотелось расставаться с ним, и я просила мать позволить мне посидеть еще немного. Но вот отец вставал: «Ну, Петя, сыграем мы две-три партии в безичек?» И они садились за зеленый стол. А я, простившись Со всеми, уходила в свою комнату, наскоро умывалась, раздевалась и ложилась, засыпая счастливым, беззаботным сном детства и вспоминая нашу чудную прогулку и незабвенную фигуру моего любимого Петра Ильича в ожидании многих таких хороших дней в течение лета.
Петр Ильич любил дразнить окружающих, но у него это выходило так мило, что никто не обижался; я же иногда, будучи еще маленькой девочкой, дулась немного. Тогда он сейчас же подходил ко мне, брал мою руку, целовал и говорил: «Ну полно, Диночка, не сердись на старого друга, ты же прекрасно знаешь, что я пошутил». Набежавшее облачко быстро рассеивалось, и мы продолжали болтать по-прежнему.
Летом у нас всегда гостили другие приятели моего отца и Петра Ильича (их товарищи по Училищу). Среди них был известный поэт Апухтин. Этот Апухтин был большой чудак, и наружность у него была замечательная: толстый, как свиная туша, с огромным животом, с женским, совсем выбритым лицом, с тоненьким голоском, он любил рассказывать всякие анекдоты, очень смешные и веселые. Он был необыкновенно мнительный и всего боялся. Как-то сидели мы на балконе, наслаждаясь чудным вечером. Вдруг закуковала кукушка. Апухтин, обращаясь к ней, спрашивает, сколько лет ему осталось жить. Но кукушка не ответила. Тогда он поворачивается ко мне-. «Говорят, что из уст младенцев услышишь правду. У меня жарок, я, наверно, заболеваю, умру, может быть. Ну скажи, Диночка, сколько я проживу?!» Не знаю, что мне взбрело в голову (мне было в то время семь лет), но я ответила, не задумываясь: «Два года». Он побледнел весь, чуть не заплакал; все начали его утешать, уверять, что он проживет долго. Я же нисколько не смутилась, и когда Петр Ильич обратился ко мне с тем же вопросом, я живо ответила: «Сто лет». Апухтин еще больше на меня рассердился и в течение двух лет ожидал своей смерти. Но прожил он долго после этого случая и умер незадолго до Петра Ильича.
С этим же толстяком случился очень забавный эпизод. Он был необычайно труслив по природе, всего боялся: мышей, черных жуков, змей и больше всего собак. Однажды ему захотелось погулять за пределами сада, но спутника не было: Петр Ильич всегда ходил очень быстро, а Апухтину мешала его толщина, и он двигался черепашьим шагом. Ну, волей-неволей пришлось идти одному, даже без собаки, в полном одиночестве. Вышел он за ворота, прошел деревню и повернул в поле узкой тропинкой среди желтеющих хлебов. Вдруг он видит, что ему навстречу бежит собака, да очень подозрительная, с низко опущенной головой и раскрытой пастью и с пеной у рта. «Бешеная»,— в ужасе подумал он. Что делать? Кругом никого и ничего, негде спрятаться. А собака бежит прямо на него и сейчас его нагонит. «Конец мой пришел»,— думает бедный толстяк. Он быстро сворачивает с тропинки на несколько шагов и ложится ничком среди высоких колосьев, закрывает лицо руками и ждет, что будет с ним. А собака прошла совсем близко, не замечая его, помчалась дальше, не тронув несчастного. Долго не решался Апухтин подняться с земли: все боялся, что собака вдруг вернется,—пока, наконец, не прошел этой тропинкой крестьянин, который проводил его до дома. Все лето говорили у нас об этом случае. А Петр Ильич все дразнил Апухтина: «Расскажи, Леша, про твою встречу с дворовой собакой». Но собака оказалась действительно бешеной. Ее на следующее утро застрелили крестьяне на деревне. Моя мать так перепугалась, что больше не стала пускать меня за пределы сада. А Петр Ильич стал ходить гулять с большой, толстой палкой. Но бешеных собак он не встречал, хотя их было очень много. Однажды большая рыжая собака, оказавшаяся бешеной, забежала в сад. Я помню, как устроили на нее облаву и Петр Ильич вооружился даже винтовкой и тоже участвовал в погоне, несмотря на мои отчаянные просьбы не выходить из дома. Но собаку очень скоро убил, храбро выбежав ей прямо навстречу, молодой кучер Семен, любимец Петра Ильича.