А. В. Панаева-Карцова. Воспоминания о П. И. Чайковском
— Да мы с ней давно знакомы,— проговорил он сквозь смех. — Неужели она не вспомнила об этом?
— Нет, она говорит, что никогда вас не видала и счастлива, что наконец с вами познакомится.
Тогда Петр Ильич рассказал мне, что когда он бросил службу, на что страшно рассердился его дядя (патриарх семьи, у которого он жил с юных лет), журя его словами: «Как тебе не стыдно променять вицмундир на гудок»,— он очень нуждался, искал заработка уроками. Кто-то его рекомендовал в качестве аккомпаниатора певице Штуббе, сделавшейся впоследствии Ю. Ф. Абаза. Юлия Федоровна, неподражаемая оригиналка, приняла его свысока, подвергла его экзамену, в результате которого она заявила своим неправильным немецким произношением (живя более сорока лет в России, она никогда не научилась правильно произносить наш язык): «Chene homme, fous connaissez mal la musique. Fenez teux fois par, semaine, che fous tonnerai des lecons» («Juene homme, vous connaissez mal la musique. Venez deux fois par semaine, je vous donnerai des lecons» (Молодой человек, вы плохо знаете музыку. Приходите два раза в неделю, я буду давать вам уроки» — фр.)).
И бедный молодой человек, будущий великий композитор, нуждаясь в заработке, беспрекословно ходил на эти курьезные уроки и зарабатывал семьдесят пять копеек в час.
Приняла Юлия Федоровна знаменитого композитора с должным почетом, и когда Петр Ильич попытался напомнить ей об их знакомстве, она упорно опровергала этот факт и даже рассердилась.
После этого спектакля Петр Ильич более, чем когда-либо, стал мечтать о том, чтобы я спела всю роль Татьяны, если опера когда-нибудь пойдет на Мариинской или московской сцене. Этому заманчивому для меня плану не суждено было осуществиться: помешало мое замужество. Оперу ставили в 1884 году. Петр Ильич еще весной приезжал напомнить мне о наших планах, но я была уже невеста его племянника. Свадьба была назначена на начало января, и в тот же день мы должны были уехать за границу, так что не удалось исполнить моей мечты. До свадьбы я успела присутствовать на первом представлении «Онегина» и с болью и завистью смотрела на Павловскую, очень и очень недурную Татьяну.
В день моей свадьбы (16 января 1885 года) было назначено второе представление «Онегина». После венчания собрались все наши близкие к обеду, после которого мы уезжали за границу, но меня не отпускали без того, чтобы я не спела несколько романсов Петра Ильича под его аккомпанемент. Последний страшно возмутился такой беспощадностью и храбро, громко выражал свое возмущение. Все же нам пришлось исполнить романса два, после чего разъехались: мы на станцию Варшавской железной дороги, а он в театр, обещав мне написать в подробностях о том, как прошел спектакль. Действительно, первое письмо, которое я получила в Ницце, было от него — с описанием выдающегося успеха; публика отнеслась к нему восторженно. К сожалению, это письмо пропало почти со всем моим архивом. Из сохранившихся у меня писем Петра Ильича я привожу содержание одного, в котором он пишет нашему общему другу А. А. Жендринскому о своем разочаровании по поводу того, что я не выступлю в роли Татьяны.
«7 июня 1884 г. Каменка.
Милый друг Саша!
Как ты совершенно верно констатируешь,— я могу лишь ограничиться благодарностью госпоже Скальковской за ее готовность петь в «Онегине». Она даже не состоит в труппе, как же я могу назначить ей роль? С другой стороны, уже если бы дело пошло об экстраординарном исполнении роли Татьяны, то ты знаешь, кого бы я желал видеть олицетворением моего идеала и кто собирался это сделать. Но по всему видно, что это был лишь один разговор, ибо если бы хоть малейшая доля серьезности была в этих мечтаниях, то ты, конечно, упомянул бы о том в твоем письме. Из имеющихся налицо в труппе певиц я возлагаю большие надежды на Павловскую, которую видел в Москве в Татьяне. Она не идеал, как могла бы быть Панаша, но она высокодаровитая певица, и хотя роль Татьяны не совсем по ней, но талант берет свое.
Я еду завтра к Модесту. У нас в Каменке все благополучно. Радуюсь безумно улучшению в здоровье Володи. Отчего ты ни слова не написал мне о Леле? Поцелуй его от меня. Тебя обнимаю крепко.
Твой П. Чайковский».