В. П. Погожев. Воспоминания о П. И. Чайковском
С другой стороны, бывали также темы разговоров с Чайковским, на которых проявлялась какая-то особенная теплота и даже, сказал бы, сентиментальность его. Таковы были разговоры о детях, к которым Петр Ильич особенно нежно относился, о человеческом, в особенности о женском, самоотвержении. Рассказ о чьем-либо бедственном материальном положении производил на него быстрое, сильное и тягостное впечатление: глаза его увлажнялись, на губах появлялась жалостная, даже скорбная улыбка, лицо выражало сострадание, и рука его непроизвольно тянулась к карману, чтобы освободить из заключения посильную, а зачастую, может быть, непосильную кредитку... Такое обстоятельство заставляло многих быть осторожными в откровенностях с таким человеком, страдавшим атрофией задерживающих центров в инстинкте благотворительности.
Чайковский при всяком удобном случае любил говорить, что он не любит общества и что его стесняют знакомства, а в особенности визиты. Тем не менее в один из благоприятных моментов наших встреч я решился пригласить его к себе, и, к моему приятному удивлению, Петр Ильич сразу, без всяких колебаний и оговорок, согласился прийти ко мне в назначенный вечер. Поставленное мною при этом непременное условие устранения всяких церемониальных визитов пришлось Чайковскому, как видно было, по душе. И действительно, знакомство у нас завязалось довольно оживленное для деловых людей, к тому же людей театральных, по вечерам занятых спектаклями. К личному нашему знакомству присоединилась затем и дружеская переписка.
Приятельские отношения наши с Петром Ильичом продолжались более пяти лет, и замечательно то, что, несмотря на многократные вечерние посещения меня Чайковским, я никогда, ни одного раза не бывал у него и никогда он не приглашал меня к себе. Первое мое посещение его квартиры на Малой Морской состоялось лишь 26 октября 1893 года, когда незабвенный хозяин этой квартиры лежал под образами на столе, окруженный цветами.
Петр Ильич начал бывать у меня и познакомился с моей семьей, если не ошибаюсь, с 1887 года. Я не устраивал у себя регулярных вечеров, а изредка, раза три-четыре в сезон, приглашал к себе приятелей и лиц, встреча с которыми могла им быть приятна и интересна. Из числа посещавших меня лиц назову: директора театров И. А. Всеволожского, генерала-адъютанта М. И. Драгомирова, занимавшего тогда должность начальника Академии генерального штаба; бывшего харьковского профессора-гинеколога И. И. Лазаревича; сослуживцев моих — товарища по академии В. С. Кривенко, П. П. Домерщикова, а из артистического мира Г. П. Кондратьева и Л. Г. Яковлева, а также двух талантливых рассказчиков — И. Ф. Горбунова и Павла Ис. Вейнберга. Позднее посещали эти вечера генерал П. К. Гудим-Левкович и директор Медицинского департамента Л. Ф. Рогозин. В составе гостей моих всегда значительно преобладал мужской элемент. Съезжались обыкновенно не ранее десяти часов; многие приходили из театра, по окончании спектакля. Программа времяпрепровождения была самая обыкновенная: разговоры, преимущественно по группам, стола два для винтеров, немножко музыки, пение Л. Г. Яковлева, за ужином же, в особенности за десертом и кофе, — общая беседа, иногда же забавные рассказы и импровизация «Генерала Дитятина»— И. Ф. Горбунова 5 или сценки Павла Вейнберга6.
Чайковский любил поиграть в винт; играл без особенного мастерства, но горячо, с увлечением, избегал споров и искренне огорчался своими ошибками. Женское общество его не стесняло, и он очень охотно беседовал с дамами.
Чуть ли не на первом же посещении моего вечера Петр Ильич познакомился и сблизился с генералом Драгомировым. Разносторонне образованный, талантливый человек, интересный собеседник, Михаил Иванович Драгомиров, сразу завоевав Петра Ильича своеобразием своих мыслей и остроумием речи, сам, в свою очередь, очень заинтересовался [Чайковским] и полюбил талантливого композитора.
Как-то за ужином у меня Чайковский, протягивая стакан с вином, чтобы чокнуться с Драгомировым, сказал ему:
— За ваше здоровье, ваше высокопревосходительство!
— Взаимно, ваше превосходительство, — ответил, чокаясь, Драгомиров.
— Я не превосходительный! — немного сконфуженный, возразил Петр Ильич. Затем, как будто что-то вспомнив, засмеялся и добавил:
— А впрочем, замечательно! на вокзале в Клину, где мне, при деревенских поездках, часто приходилось бывать, — все лакеи всегда величают меня «ваше превосходительство»!
Дружный хохот за столом встретил эту не особенно удачную поправку Чайковского. Драгомиров, конечно, не обиделся сравнением его с лакеями и хохотал более других, так что естественная в подобном случае неловкость положения Чайковского прошла бесследно, не оставив дурного впечатления. Драгомиров после этого разговора прикрепил к Петру Ильичу прозвище «клинского лакея».